Едва мы перешли через насыпь, как на нас вновь обрушились снаряды неприятеля. Один из них разорвался метрах в десяти позади меня. Взрывной волной меня отбросило в сторону, осколки провизжали у самого уха. У меня дыхание перехватило. Липкая от крови спина словно огнем горела — меня полоснуло осколками. Но времени опомниться не было. Нужно было уходить из опасной зоны. И мы снова побрели на запад.

День уже клонился к вечеру, когда мы, теперь уже семеро, причем никого из этой группы я не знал, остановились заночевать в небольшом лесочке. Один из бойцов наскоро обработал мои раны и перевязал их. Слава богу, они оказались неопасными. Я разделил остававшиеся у меня хлеб и консервы на всех. Мы валились с ног от усталости и выпавших на нашу долю нечеловеческих испытаний и не надеялись на лучшее. Никто представления не имел, как действовать дальше. Мы были на пределе сил, натертые сапогами ноги распухли — вот мы и свалились там, где стояли. Но я все же решил предупредить: давайте хоть одного выставим в охранение. Выставили. И каждый час сменялись. Вот так мы сумели урвать несколько часов на отдых.

4 июля 1944 года

В 3 часа утра мы поднялись и снова зашагали вперед. Добрались до пригородов Минска. Оказывается, русские еще дня два назад захватили город. Мы решили обогнуть Минск с юга через кустарник. Но тут снова раздался ставший хорошо знакомым вой самолетов. Русские подвергали участок, где мы оказались, постоянной бомбежке. Небо заволокли клубы черного дыма. Повсюду убитые лошади, расщепленные снарядами и бомбами деревья. В знойном воздухе стоял смрад разлагающейся плоти. При угрозе с воздуха приходилось укрываться за корневищами выкорчеванных взрывами деревьев. На нас градом сыпались осколки. И никто тогда не решался загадывать дальше, чем на минуту вперед.

Страх не покидал нас ни на минуту. Страх оказаться раненым и мучительно умирать. Страх быть убитым или плененным. Один кошмарный день сменялся другим таким же, я даже не утруждал себя тем, чтобы спросить, какое сегодня число. Время утратило значение.

В неглубоком овражке собралось около полутора сотен наших бойцов. Присутствовали и офицеры. В распоряжении этой группы имелось даже вполне исправное штурмовое орудие. И, к моему изумлению, я обнаружил вахмистра Шмидта и Александра Кляйна. Шмидт тут же ввел меня в курс обстановки: «Русские заняли всю западную часть города, мы с Кляйном тихонько проберемся туда и узнаем, в чем дело». Вероятно, это было ошибкой, при условии, что к подобным ситуациям вообще применимо такое понятие, как ошибка — тут уж приходится целиком и полностью полагаться на чутье. Я долго прождал их обоих на опушке леса. Но тщетно. Больше я ни Шмидта, ни Кляйна не видел.

Некоторое время спустя послышался зловещий гул танковых двигателей. И вот показался первый. Мы в панике стали разбегаться. Кто-то из офицеров крикнул: «Ложись!» А один лейтенант все же подбил танк из фаустпатрона.

Когда стемнело, на нас стала надвигаться еще парочка танков. Они как раз и занимались поиском и отстрелом вот таких отбившихся от своих частей горемык, как мы. Расчет штурмового орудия тут же занял оборону. Последовала непродолжительная схватка. Скорее всего, русские никак не рассчитывали, что им дадут отпор, в противном случае они действовали бы по-другому. Нашим удалось поджечь обе вражеских машины. Никто из экипажей и сопровождавших танки русских пехотинцев не выжил.

Мы возобновили путь на запад. Но далеко уйти не удалось — вдруг мы набрели на вражеские позиции, преодолеть которые не было никакой возможности. В общем и целом нас обложили со всех сторон, так что нечего было и думать выбраться из кольца окружения незамеченными.

В конце концов офицеры, посовещавшись, решили: «Если хотим все же выйти к нашим позициям на западе, русских все равно не обойти, так что ночью придется прорываться с боем. Иного выхода нет». Война есть война, а приказ есть приказ. Все понимали, что они — реальные кандидаты в покойники. Записали для порядка номера наших прежних дивизий, а для нас, 150 человек, это означало, что ночью, улучив момент, предстоит вступить в открытую схватку с врагом. Плен? Да подобные вещи просто никому не приходили в голову, потому что русского плена страшились куда сильнее, чем гибели в бою.

Под покровом темноты мы почти вплотную подползли к позициям русских. Как только противник обнаружил нас, мы, стреляя на ходу, с криками «ура!» устремились вперед. Вспышки выстрелов, свист пуль над головой, крики раненых — словом, снова все та же бессмысленная, кровавая бойня. Никто ничего не видит, тьма кромешная. Меня пока что даже не зацепило. Я укрылся за толстым стволом дерева и, трясясь от страха, выжидал. И даже когда стрельба утихла, я не решался сдвинуться с места, хотя и понимал, что долго засиживаться здесь рискованно. Я был один и не знал, кто из наших погиб, а кто остался жив. Какое-то время спустя, глубокой ночью я попытался определить, где запад. Каким-то образом я сумел проскользнуть незамеченным через позиции врага. Похоже, русские особо не тревожились, считая, что с нами покончено, и не желали лишний раз подвергать себя опасности. Тем лучше для меня.

Оставшиеся ночные часы прошли спокойно. Вдали то и дело мелькали сигнальные ракеты — ориентир для рассеявшихся бойцов, малыми и большими группами со всех сторон устремлявшихся сейчас к западу через территорию, занятую врагом.

6 июля 1944 года

Едва рассвело мы, отступающие, поняли, что мы для неприятеля как на ладони — мы очутились на бескрайней равнине.

И верно, не прошло и нескольких минут, как вдали показались русские танки. Они явно ехали прямо на нас. А позади под защитой бронированных колоссов двигались и пехотинцы. Наши группы тут же рассыпались — самое главное не попасть под обстрел, выйти из зоны досягаемости огня. Никаких возможностей противостоять такому натиску у нас не было. Только бежать прочь. Неважно куда. Куда угодно, но бежать. И вновь бежал, спасая жизнь. Нас оттеснили к низине, где протекала речка, берега поросли кустарником, за которым можно было укрыться. Течение было довольно бурным, но, невзирая на это, мы должны были во что бы то ни стало перебраться на другой берег — только так можно было уйти от танков противника. Недолго думая, мы бросились в воду и попытались вплавь преодолеть водную преграду. Кое-кто из бойцов попытался сделать это верхом на лошадях. Я уцепился за хвост одной из них. Промокнув до костей, я выбрался на берег. Сам бог велел передохнуть. Тут мы и попались на глаза местным крестьянам, которые, глядя на нас, сочувственно качали головами и говорили: «Вот те на! Вчера наши на постой пришли, а сегодня, выходит, опять немцы! Ну и ну!»

Несмотря на жару, я жутко продрог. И тут на меня черт знает, что нашло — я стал кричать: «Какого черта! Нам все равно не добраться до своих!» А потом улегся на землю, заявив, что дальше никуда не пойду.

Да, все эти ужасы, тяготы, голод, неотступно преследующая тебя смерть кого угодно с ума сведут. Вот и я дошел до точки — мне вдруг стало на все наплевать.

Какое-то время спустя ко мне подошел один из наших. Поскольку враг себя пока что не обнаруживал, я понемногу пришел в себя. Поднялся, и мы, не торопясь, одолели пару километров и подошли к засеянному полю. И решили здесь отдохнуть. На этом поле нашли временное пристанище еще с полсотни наших отступающих. Я и не заметил, как провалился в глубокий сон. Самое главное было сейчас поспать, а то я и не знаю, что стало бы со мной.