На секунду мне сделалось так нехорошо, что я в буквальном смысле отключился. Сел в кресло, помню. Сердце как-то резко заболело. Никогда не думал прежде, что у меня есть сердце, настолько хорошо был отлажен мой железный организм, который мгновенно адаптировался к любым нагрузкам.

Да, я сел в кресло, немного потискал лоб руками, механически взял конфетку из коробки и стал жевать. Потом, опять же на автопилоте, медленно налил полный фужер коньяка, машинально выбрав тот, на котором отпечатались следы губной помады, — из этого фужера пила моя жена, самый дорогой мой человек, а ею я не брезговал — так было всегда.

Потом они меня увидели. В тот момент, когда он кончил, жена моя повернула голову и взгляды наши встретились. Глаза ее выражали скорее досаду, чем удивление и страх.

А потом я ее ударил. Потому что она подошла ко мне, накинув рубашку хачека, — так делает женщина, закрывая свое тело от взгляда чужого человека: накидывает рубашку своего мужчины, хранящую его запах и тепло его тела. Наташка попыталась меня обнять и, насколько я могу припомнить, объясняла, как это все у них случайно получилось.

После моего удара она отлетела, опрокинув столик, и тут в поле моего зрения попал хачекообразный. Надо вам сказать, что лично против него я ничего не имел — он даже голый был такой солидный, мускулистый, уверенный в себе и, как ни странно, чувствовал себя, похоже, хозяином положения. Я помню, он наполнил фужеры и сказал: «Ничего, парень, не переживай. Мы тебе заплатим за моральный ущерб».

Тут он ошибся. Два раза.

Во-первых, он оценил мои физические качества. Сам он был на полголовы выше и в два раза шире меня. Очевидно, таская железо на досуге — хорошая грудь, мускулистый живот и мощные плечи. А я, честно говоря, когда одет и в неподвижном состоянии, бойцом не выгляжу. У меня кличка среди своих — Профессор, а наши дают клички очень точно, абсолютно адекватно сущности человека.

Во-вторых, он что-то там ляпнул насчет «заплатим». Вот так это выглядело: наглый, самоуверенный, хозяин жизни. Пришел, трахнул жену какого-то занюханного капитанишки и покровительственно этак похлопывает его по плечу: мол, не переживай, мол, заплатим. Тебе же лучше.

Я, помнится, дал ему в репу и промазал — скользком попал, потому что ничего не видел из-за навернувшихся на глаза слез. Он от этого удара даже не пошатнулся и принялся меня лапать — хотел удержать. Я стряхнул слезы и, ни слова не говоря, рубанул его локтем по диафрагме, затем пару раз надел на колено и методично бил по функциональным точкам до тех пор, пока он не перестал подавать признаки жизни. Потом собрал кое-какие вещи и ушел к парням в общагу.

События следующих дней я помню плохо. Мне тогда не то что анализировать, жить не хотелось. Я валялся на койке в общаге, ничего не ел, на службу не выходил. Командир отряда, зная о ситуации, меня не тревожил, и так тянулось несколько дней — до бригадного развода, когда-то из начальства обратил внимание, что такого-то нет.

Потом меня вызвал генерал. Я ему сказал, что служить не буду. По крайней мере здесь. И если он не желает скандала, пусть меня побыстрее уволят — неважно, по какой причине.

Я прокантовался в общаге где-то с месяц. Парни прикармливали. Спустя некоторое время меня уволили из войск, пропустив через офицерский суд чести. Это произошло очень быстро. Некоторые годами ждут и долго дуркуют, прежде чем их выкинут.

К тому времени я немного оклемался и начал задумываться, чем бы заняться далее. Как-то пошел погулять по набережной — под вечер, уже смеркалось, вполсилы светили немногочисленные рабочие фонари. Переходя дорогу, я увидел у светофора «Вольво», за рулем которого сидел тот самый хачек, который крыл мою жену.

Хачек тоже заметил меня, развернулся по кругу и скрылся в неизвестном направлении, покачав сердито головой. Я удивленно пожал плечами: против него я ничего не имел и не горел желанием выяснять отношения.

Когда я забрел куда-то на самый конец набережной, где река подмывала сгнившие сваи и земля сползала пластами в грязную пенную воду, у меня внезапно возникла мысль о самоубийстве.

Несмотря на то, что парни в общаге постоянно уговаривали меня плюнуть на случившееся и забыть все, я просто ничего не мог с собой поделать — здорово переживал. Как вспомню жену, слезы в глазах и такая обида поднимается к горлу здоровенным комом — с ума сойти можно!

А тут такая вот панорама: пустынная набережная, тускло освещенная морговским светом, кругом мусор, окурки, мутная вода, воняет чем-то… Жить не хочется на такой земле.

Вдруг сзади раздается скрип тормозов. Оборачиваюсь, смотрю — «Вольво», та самая, и за рулем сидит тот самый хачекообразный. Когда машина остановилась, из нее вышли трое парней и не торопясь затопали в мою сторону. Мне тогда абсолютно безразлично было, что со мной будет. Как бы со стороны наблюдал: вот они подходят, а я сижу на парапете и придурковато так ухмыляюсь.

Я, помнится, спросил вроде: что они, топить меня хотят или как? Тогда возник этот хачек, приятель моей жены, и пояснил, что они просто-напросто поучат меня вежливости, дескать, как надо вести себя с приличными людьми и что я зря тогда погорячился из-за какой-то бляди.

Напрасно он так сказал. Я просто автоматически выбросил ногу вперед, одновременно разворачивая бедро, и почувствовал, как вмялась его переносица под подошвой моего ботинка — с таким противным хрястом.

Парни, по всей видимости, были не новички в деле воспитания грубых мужей, и, насколько я понял, хачек просветил их по поводу моих бойцовских качеств. Они обступили меня треугольником, не подходя близко, и один из них, стройный симпатичный чеченец с маленькими усиками, загадочно улыбаясь, вытащил из-под мышки нунчаки.

Тогда я почему-то не думал об опасности, а оценивал качество этих чак. Они действительно были хорошие, я такие уже однажды видел у одного парня. Точеный стеклопластик коричневого цвета, латунные накручивающиеся набалдашники и двойная сварная цепочка. Такими чаками можно с одного удара разнести вдребезги пластмассовую пожарную каску, какие в свое время выдавали нашим подразделениям для защиты от камней.

— Малыш немного нервничает, да? — Чеченец красиво крутанул нунчаки перед собой, перебросил их с руки на руку. Было очевидно, что он ими неплохо владеет. — Мы сейчас малыша спатеньки уложим! Бай-бай!

Ей-богу, как в боевике с Ван Даммом! Я почему-то вспомнил один из похожих эпизодов и опять разразился дурацким смехом. Эти парни, судя по тому, как они двигались, секунд через пятнадцать слепили бы меня. Можете мне поверить. Нет необходимости драться с противником, чтобы определить степень его мастерства. Достаточно посмотреть на него в повседневной жизни, увидеть, как он двигается, как проявляет рефлексы и эмоции. В общем, я был потенциальный труп, если бы чечен чаки не достал. Это неправда, что кашу маслом не испортишь. Попробуй переложи — такая херовина получится!

Чеченец быстро шагнул вперед, продолжая крутить чаки, и ошибся: вместо простого, наотмашь, удара, от которого я должен был попятиться и попасть в зону рук-ног его приятелей, он сделал сложный финт за спиной, чтобы выхватить и мазануть вкруговую по голени. Когда он перебрасывал палки за спиной из правой руки в левую, я легонько пнул перехватывающую руку с подшагом вперед, и чаки завязались на моем голеностопе, после чего мне оставалось лишь подбросить их перед собой и схватить.