— Ты же был на утренней литургии и слышал, как настоятель просил о помощи Всевышнего? Значит надо идти и помогать, а не ждать, когда твоё имя вспомнят.

— Игумен просил о помощи Господа нашего!..

— Странный ты человече, — Юрко еле заметно фыркнул, — грамотный вроде, книги богословские читаешь, а того не знаешь, что человек, взывая к Господу нашему, всегда ждёт помощи и от простых смертных. Вот вспомни! Просишь у Бога милости, а приходит к тебе купец и платит пятиалтынный за работу, алкаешь любви, а встречаешь земную девицу, бросающую на тебя игривый взгляд. Разве не так?…

Юрко улыбнулся, похлопал Ивашку по плечу и направился к заметной толпе, обступившей скромную келью игумена. Черный плащ за спиной Георгия, сливаясь с темными прядями, ниспадающими на капюшон, вздрагивал, разлетался по сторонам, парусил на ветру, не желая опускаться долу, и казалось, ратоборец вот-вот сделает еще один шаг, оттолкнется от грешной земли и взлетит… Полюбовавшись статью юного воина, Ивашка бросился вслед за ним, вознамерившись с пристрастием расспросить, откуда ему известно про купца Переславльского, щедро одарившего писаря в свое время звонкой монетой, и про Дуняшу.

* * *

Игумен Троицкой обители Сергий Радонежский сидел на просторной сосновой лавке, опершись спиной о сруб и положив обе руки на стоящий перед ним посох, выслушивая страждущих и скорбящих. Со всех сторон вокруг него двигалась череда монастырских служек в черных монашеских рясах, мастеровых в грубых домотканых куртках и кожаных передниках, крестьян в серых армяках. Среди разночинной толпы простолюдинов выделялось богатым одеянием несколько купцов. Все смиренно стояли в очереди, и только за её пределами людская масса непрерывно двигалась, толкалась и гомонила. Казалось, что в этом шуме невозможно ничего услышать и понять. Однако преподобный не испытывал ни малейшей неловкости. Он сосредоточенно смотрел в лицо каждому, участливо внимал, что-то еле слышно говорил, незаметно кивал или качал головой, снова выслушивал и крестил на прощание, погружаясь на несколько секунд в состояние полной отрешённости и безучастности, пока не подходил следующий.

Никакого привычного ивашкиному уху начальственного рыка, понукания ленивых холопов, выговаривания нерадивым слугам. Преподобный никому не пенял на скудоумие и леность, не распекал и не журил, не гневался, и было решительно непонятно, каким образом он управляется с огромной паствой, числом превышающей население многих европейских герцогств и графств.

— Всё просто, — раздался над ухом горячий шёпот Юрко, догадавшегося об удивлении Ивашки. — Негоже братьям во Христе друг друга шпынять, бранить, да виноватить. Оступившихся соратников поддержать надобно, ибо они и сами свои грехи лучше других ведают. Вот и помогает им преподобный добрым словом да советом. А криком и батогами ничего не добьешься — превратишь человека в зверушку бессловесную. И какой из него после этого поспешествователь?..

Тревожный перестук копыт прервал пояснения Георгия. Толпа умолкла. Люди завертели головами — скакать внутри обители и даже сидеть верхом считалось неуместно. Однако нынче время тревожное, военное, и никто не стал возмущаться. Если гонец поспешает, значит есть тому веская причина…

Всадник осадил перед плотно стоящими людьми каурую лошадку, тяжело водящую блестящими от пота боками, выдернул ноги из высоких стремян и одним махом спрыгнул на землю. Сдвинув назад закрывающий лицо краган(****) и откинув за спину запыленный серый плащ, отчего сразу стали видны вороненая кольчуга, витая рукоять и ножны меча, он спешным шагом направился к игумену.

Народ потеснился, расступился перед посланником, а он, подойдя вплотную к старцу, поясно поклонился и протянул крохотный свиток величиной с ладонь. Сергий встал, внимательно осматривая гонца, развернул грамотку, нахмурился и кивнул, будто соглашаясь с написанным.

Ивашка, пытаясь разглядеть, что же это за срочное послание, встал на цыпочки. Вестник тем временем наклонился к игумену, что-то быстро шепча ему на ухо. Старец, прикрыв глаза, внимательно выслушал и перекрестил его, поклонился ожидающей толпе и глянул поверх голов. Встретившись взглядом с Ивашкой, игумен кивнул ему и молча прошествовал к келье в сопровождении письмовника.

— Ну что, Иван, — Юрко толкнул локтем писаря в бок, — зовёт тебя отец Сергий. Иди!

— Но он ничего не сказывал.

— А зачем говорить, коль и без слов всё ясно? Иди, не робей! Раз преподобный тебя заприметил, он доверяет и надеется. Не разочаровывай его…

* * *

Дверь в келью была приоткрыта. Ивашка тихонько постучал о косяк. Не услышав ответа, он бочком протиснулся в тесную клетушку сеней, в плотный спертый воздух, пропахший многослойным ароматом ладана, шалфея, чабреца, словно в воду нырнул.

Преподобный стоял на коленях перед иконой Спаса Нерукотворного, сложив руки на груди, и неслышно шевелил губами. Лампадка возле иконы над челом старца золотила своим скупым светом его седые пряди, подчёркивала глубокие морщины на высоком лбу, оставляя в тени глаза, безотрывно смотрящие на образ, и писарю привиделось, что взгляд Спасителя обращен к лицу старца, а не как обычно — поверх и немного в сторону.

Ивашка моргнул, истово перекрестился, зажмурил глаза, а когда их открыл, преподобный стоял, повернувшись к нему. Писарь впервые узрел на лице настоятеля печаль и тревогу.

— Хорошо, что зашел, — обратился игумен к Ивану, как к старому знакомому. — Есть для тебя послушание, от которого многое зависит, в том числе и твоя судьба. Но может статься, что оно сильно удлинит твой путь домой или сделает его вовсе невозможным. Поэтому хорошо подумай, отроче, прежде чем соглашаться, ибо самое трудное в жизни — понять, какой мост надо перейти, а какой — сжечь(*****)…

— Повелевай, Отче, — склонил голову Ивашка, — любой наказ твой выполню с отрадой и тщанием. Хучь звезду с неба…

— Звезд с неба не надо, — улыбнулся Сергий Радонежский, — пусть они всем глаз радуют. А вот князя нашего, светло солнышко, спасать придётся, — игумен сделал паузу, подбирая нужные слова. — Извести хотят господина нашего Дмитрия, — вздохнул он, — выискался душегубец среди ближников его, с умыслом уморить великого князя перед битвой или сразу после начала… — снова повисла пауза. Преподобный тяжело дышал, словно ему не хватало воздуха. — И худо то, что сей тать — наш, из обители… Из полка троицкого…

— Да как же такое возможно⁈ — отчаянно выкрикнул Иван.

— Нет ничего ужасного в ожидаемом предательстве. Страшна внезапность, — тяжко вздохнул Радонежский. — Тут даже не то беда, что паршивая овца всё стадо портит. Худо другое. Ведомо, что крамольник есть, ведомо, что он близко, но не знаем кто он… И розмысел учинять нет времени. Мужей крепких не пошлёшь — никого в монастыре не осталось, да и нельзя. Вражина увидит наших — засуетится, занервничает, а сделать все надо тихо, чтобы раньше времени не спугнуть…

— Моё послушание — ворога