– Из нас двоих мозги всегда работали лучше у тебя, – вымученно улыбнулся мой друг. – Вот только цели они ставили себе совсем не те, что надо. Разведен, на работе получаешь копейки, детей нет…

– Можно подумать, у тебя есть, – перебил я его, не желая слушать свою полную биографию.

– Двое, – последовал лаконичный ответ.

Видимо, знак вопроса возник у меня на лице так явно, что Алекс пояснил:

– Женился еще пять лет назад. Тебе не говорил, уж извини, сложно было бы объяснить, кем она работает, и где мы познакомились.

– Ну, тогда передай своим деткам-шпионам от доверчивого друга их папаши, который почти верил в байки про космонавтику, пламенный привет! – хохотнул я и поморщился. Спину прострелило. Не в прямом смысле, конечно, но ощущения были почти как в прямом. По щеке скатилась капля холодного пота.

– Болит? – немедленно обеспокоился Алекс.

– Очень, – сознался я и попробовал смахнуть щекочущую помеху. Но рука не двинулась. Правая. И левая тоже.

– Что с тобой?! Врача! – уже почти прокричал мой друг, видимо, что-то понявший по моим гримасам.

– Да нет, все нормально, – поспешил успокоить его я. – Просто тело у меня, как неживое, видимо, от наркоза не отошло. Куда мне, кстати, попали и кто это был?

Леха открыл было рот, но почти сразу же его закрыл. Вспомнил, что уж кто-кто, а я всегда могу понять, когда он врет. Все-таки почти всю начальную и среднюю школу вместе с ним куролесили, совместно стараясь выкрутиться и избежать последствий наших развлечений.

– Плохо? – ответ прямо-таки светился на его физиономии большими буквами. Беспокойство шевельнулось в душе, но почти тут же угасло. Я жив. И мои близкие живы. А остальное поправимо. Олю, конечно, жалко, но, если подумать, кто мы друг другу? Да никто. Таких любовников у блиставшей красотой девушки насчитывались пачки. Одноклассников, и то, наверное, меньше. А для меня она уже давно стала воспоминанием, печальным и приятным одновременно, которое в тот злополучный вечер выпускников я вдруг увидел вживую.

– Ну, вообще-то в новостях напавших на здание школы объявили простыми террористами, – начал рассказывать мой друг. Тревожный звоночек снова заголосил и превратился в набат. – Но по секрету могу сказать, что командовали ими агенты одной не очень-то дружащей, во всяком случае, реально, а не на словах, с нашей страной державы. Им почему-то жутко хотелось захватить до безобразия значимую, но совсем не публичную фигуру, которую ты видишь перед собой.

– Сколько мне осталось? – прошептал я враз пересохшими губами.

Алекс, вернее нет, уже давно Александр, да еще наверняка называемый подчиненными не иначе как с отчеством, осекся.

– Такие сведения носят гриф «для служебного пользования». В лучшем случае, – озвученные выводы не придавали оптимизма. Напротив, заставляли паниковать. – И если такой матерый зубр, как ты, не выболтавший ни слова даже человеку, которого знал как облупленного десятки лет, делится ими, то это означает только одно: разгласить их я не успею при всем желании.

– Голова у тебя всегда была светлая, – вздохнул друг. – Ладно, слушай исповедь моей жизни, раз уж такой случай излить душу представился. Я на самом деле ни в какое училище не пошел… вернее, пошел, но не в то, о каком говорил. Профильное. По линии деда. А он у меня, если ты не помнишь, еще в КГБ работал. Военные разработки СССР охранял от любопытных глаз. Я, можно сказать, продолжил его дело, только продвинулся дальше. Шагал по карьерной лестнице семимильными шагами. Теперь вот, фактически, отвечаю за безопасность половины секретных лабораторий нашей страны. И травлю разным лопухам байки про космический резерв. Хотя и с этими ребятами очень хорошо знаком. Ты, кстати, сейчас лежишь в одном из подчиненных мне учреждений.

– Мне после такой порции гостайн и палаты, похожей на центр высоких технологий, светит подписка о неразглашении лет на двести? – хмыкнул я, чувствуя, что влип во что-то не просто серьезное, а очень серьезное. – И, кстати, ответишь в конце концов на вопрос о состоянии здоровья одного известного тебе больного. Или мне врачей позвать?

– Да смысла нет, – пожал плечами Александр, отвечая непонятно на какой вопрос. – Через неделю сам сдохнешь.

Я ухмыльнулся было, но наткнулся взглядом на печальные глаза друга, всегда бывшего записным оптимистом. И они сказали мне лучше всего, что страшная новость правдива.

– Ты шутишь, – сознание упорно отказывалось верить. – Я себя чувствую, конечно, весьма паршиво, но не до такой степени.

– Ты лежишь в экспериментальном комплексе интенсивной терапии, – кивнул глазами на странное устройство, окружающее меня со всех сторон, Алекс. – Машинка дорогая, высокотехнологичная и многоцелевая. С тем же успехом может спасать жизнь и здоровье или калечить. Одной не очень документируемой функцией всего этого комплекса является возможность допрашивать шпионов, захваченных с тяжелыми повреждениями или пытавшихся совершить самоубийство. Их и твое состояние в целом совпадает. Пуля в основании шеи, которую ты, друг мой, словил, ставит крест на самостоятельном дыхании и еще куче жизненно необходимых функций. Конечно, есть и плюсы… К примеру, все, что у тебя ниже плеч, можно оперировать без наркоза, сигнал боли по оборванным нервам до мозга просто не дойдет. Если бы у одного из моих телохранителей расширенного комплекта первой помощи с собой не оказалось, ты бы вообще прямо там, на месте, коньки отбросил. А так можешь и дальше существовать, но уже на искусственном жизнеобеспечении. И даже быть в сознании при условии помещения тебя в подобный комплекс. Но вот беда, я хоть и весьма могущественная шишка в нашей госструктуре, но отнюдь не всемогущая. И долго занимать секретную технику тебе не дадут. А без нее – растительное существование при стандартном аппарате искусственного жизнеобеспечения и полном отсутствии сознания. В лучшем случае. Сейчас никто на Земле подобные травмы не вылечит.

– Так за каким дьяволом ты притащил меня сюда? – растерянность сменилась злобой. – Усыпил бы по-тихому, и все дела! Все равно мне завещать почти нечего. Особенно тебе!

– Если бы шансов не было совсем, так бы и сделал, – сознался Алекс. – Но, как ни крути, ты пострадал по моей вине, да и друзей у персоны моего положения не много, так что я напряг свой мозг и нашел одну лазейку. О анабиозе знаешь? За рубежом некоторое количество больных толстосумов подобным образом уже законсервировали, а у нас программа только разворачивается. Сейчас как раз идет тестовый прогон. И я могу тебя в него впихнуть.

– Бак с жидким азотом? – Идея, мягко говоря, не показалась привлекательной. Впрочем, альтернатив, во всяком случае, приемлемых, кажется, не имелось. Нет, конечно, можно потянуть время и надеяться на чудо, но вряд ли какой-нибудь ангел небесный вдруг возьмет и сжалится над закоренелым атеистом. – Ты думаешь, это выход?

– То, о чем ты говоришь, это просто очень дорогая могила, – покачал головой Алекс. – А настоящие камеры, где организм замедляет свою жизнедеятельность почти полностью, работают совсем по-другому. Не спрашивай меня, как, я не биохимик, чтобы разбираться в процессе. Знаю лишь, что там вместо раствора, куда плюхается консервируемая тушка – сложный коктейль из нанороботов, почти не нуждающихся в подпитке из внешней среды. Да и сам контейнер для тела сделан из умного металла, поглощающего нужные ему вещества из окружающей среды и способного служить едва ли не вечно. Первоочередное назначение этих саркофагов, если верить документам, а не реальному положению дел – сохранение жизни экипажа космического корабля, ковыляющего к звездам и обратно лет эдак с тысячу.