Наши мальчики – и вдруг…

– Мобилизовали? В казармы? Но зачем?

– Началась война, да вы что, не слышали? Об этом уже все говорят.

Призывают и резерв, и молодых – всех. Но он же совершенно негоден, он не умеет воевать…

Онго медленно нажала на кнопку отбоя.

Сури ей не поможет. Ему сейчас самому впору искать помощи. Но если ему это и удастся, ей, во всяком случае, он помочь уже не сможет.

А что, если…

Но она не успела даже сообразить – если что. Потому что за ними пришли.

Их никуда не повезли; просто развели тут же, в этом самом корпусе, по палатам.

В коридоре солдат, охранявший выход на этом этаже, внимательно посмотрел на Онго, когда она проходила мимо, улыбнулся и подмигнул. Она отвернулась. Не до улыбок было ей сейчас; непонятная неизвестность тревожила, не давала ни на одной мысли сосредоточиться. Какие уж тут солдаты…

В двухместной палате вторая койка была еще не занята, и Онго даже не знала, радоваться или печалиться тому, что эту ночь она проведет в одиночестве, – ни посоветоваться с кем-то, ни просто пожаловаться на судьбу. Боялась, что не сможет уснуть – то ли от волнения, то ли просто от злости. Однако неожиданно для себя самой вдруг канула в сон; похоже, волнения этого дня оказались чрезмерными, но не исключалось и то, что в вечерний сок ей подсыпали снотворного. Так или иначе, Онго уснула. А проснулась вовсе не потому, что выспалась.

Это был солдат – тот самый, что обещал ей что-нибудь придумать. Сейчас он был – насколько можно было разглядеть в слабом свете, падавшем из коридора через стеклянную дверь, – без оружия и даже в расстегнутой куртке: наверное, сменился на посту и теперь располагал временем. Он и разбудил Онго тем, что откинул тонкое больничное одеяльце и, присев на край койки, положил руку на ее бедро, теплое под длинной, больничной же рубахой.

– Ты что? – Спросонок она не сразу пришла в себя. – Ты… ты зачем?..

– Ты же меня просила, – ответил он громким шепотом. – Да не ори так – сестра услышит! Только сейчас она вспомнила.

– Ну, ты придумал? Выпустишь меня?

– Обещал – значит, сделаю.

Онго хотела вскочить, одеться для побега. Взяв за плечи, он удержал ее в постели:

– Куда разогналась – прыткая!

– Ты же сказал…

– А я что – даром обещал все сделать? Онго на мгновение растерялась:

– У меня мало совсем… Но я достану, принесу тебе, отдам!

– Деньги? Ну вот еще! Стал бы я…

– Не поняла…

Поняла на самом деле, но надеялась, что вывернется как-нибудь. Руки его, однако, показали, что ее слова его мало интересуют.

– Не смеши, – сказал солдат. – Времени мало. Подвинься-ка.

– Не хочу!

Он на миг приостановился:

– Дура! Ты хоть знаешь, что с вами со всеми будет? Сказать?

Ей просто необходимо было знать это.

– Конечно!

– Тогда давай.

– Да иди ты!

Он проговорил, едва не касаясь губами ее ушей:

– Зря не хочешь! Ведь последний раз в жизни. В твоей.

Онго не поверила:

– Это как?

– Скажу. Только раздвинь видимые горизонты. "Не смешно, – подумала Онго. И ощутила его руку там, где – ну, как говорится, дальше некуда было. – Господи, вот пристал. Ну не хочу я, не хочу изменять Сури, вообще ничего не хочу…"

Так думала она, одновременно спрашивая:

– Скажешь? Не обманешь?

– За кого ты меня принимаешь!..

"Ну и тяжел! – только и подумала она. – И груб. Но… но… Совсем не то, что было вчера, но…"

И противно было, и нет. А главное – этот уверен был, не то что Сури…

Онго постанывала, сама того не замечая – отчего? Она не смогла бы ответить.

Долго как… Хорошо, что пружин нет в койке – не то лязг шел бы по всему этажу… Уже и не поймешь – мука это, или удовольствие, или еще что-то? Чем это от него пахнет? Казармой, что ли?

Чего у солдата хватало, так это силы. И когда он решил наконец, что полностью удовлетворен, Онго подумала: "Скажи он мне сейчас "Беги!" – хватило бы у меня сил подняться? Не человек, а бык какой-то безмозглый. Сури… Если бы сейчас тут был Сури…"

– Ну, получил свое? – спросила она, стараясь, чтобы вышло не слишком грубо. –Тогда я собираюсь.

– Да? И куда бы это?

– Домой. Ты же обещал.

– Ты всерьез? Я пошутил, понятно.

Впрочем, она и так была уверена, что обманет. Поняла вдруг – пока он трудился на ней. Но решила возмутиться. И заплакать. Что тут же и выполнила.

Это, кажется, на него подействовало. Он проворчал:

– Свой долг нарушать нельзя, хотя ты это еще узнаешь.

– Это как? Говори. Хоть одно слово сдержи! Ты же мужик!

Похоже, что ему и самому не хотелось остаться кругом прохвостом. А может, эта информация к его долгу не относилась. Во всяком случае, он быстро и толково объяснил Онго, что произойдет с нею и всем остальным, как он назвал, цветником.

Услыхав, она в первый миг ощутила ужас. А когда солдат уже ушел, она снова заплакала – теперь уже по-настоящему, над своей судьбой, которая, не успев расцвести, вдруг ломалась.

И лишь ближе к утру немного успокоилась. Потому что чем дальше, тем стыднее становилось ей оттого, что позволила какому-то солдату воспользоваться собою – и даже, кажется, ей самой это немножко понравилось.

Хорошо ли быть женщиной, если с тобой могут вот так поступить? Сейчас ей казалось, что не просто плохо, а отвратительно. И не подумалось, что ведь можно было не уступать. Вот мужики: веришь им, а получается дрянь. Может, и к лучшему будет то, о чем он ей рассказал?

Она все же уснула, так и не успев в этом разобраться.

* * *

Операционный зал клиники человеку со стороны мог показаться громадным: сорок восемь ростов на двадцать четыре – следовательно, площадь его составляла тысячу сто пятьдесят два квадратных роста. Если учесть, что на один стол со всей бригадой и сопутствующим оборудованием требовалось не менее шести квадратных ростов, то станет ясно, что в зале этом могло разместиться около двухсот столов, а совсем точно – сто девяносто два, как оно на самом деле и было. Правда, в обычное время использовалась хорошо если одна пятая часть этих столов – лишь один угол операционной; однако клиника эта, построенная недавно, с самого начала была рассчитана на Проект; такие же клиники были воздвигнуты в каждом более или менее заметном городе Свиры; подано это было общественному мнению как забота о народном здравии. Но вот наступили критические дни, и зал заполнился весь – и хирургами, на этот случай вызванными со всех концов округа, и пациентами. Сейчас на каждом столе оперировали, а те, кому предстояло через часок в свою очередь возлечь на ложе страданий, уже ждали, подготовленные.