— У Алекса все расписано, — снова чирикает она. — Я могу соединить тебя с его голосовой почтой.

Какая-то кукушка в часах, заводное устройство, способное только говорить, который сейчас час. Я вешаю трубку и иду к ее кабинету проверить, действительно ли она живой человек. Делия сидит в пахнущей ванилью комнате, густые черные волосы собраны у нее в хвост.

— У Алекса все расписано, — говорит она. — Можешь посмотреть сама.

Я беру предложенный мне ежедневник и изучаю его: ленчи, открытия, встречи, фотосъемки, примерки обложек, еще встречи. Делия расписала ему каждую минуту, и не только на ближайшие семь дней, а сразу на семь месяцев. Быть такого не может. Здесь где-то наверняка есть второй набор записей, таких, какие не показывают налоговой службе. Я задумчиво смотрю на нее. Делия явно не собирается отклоняться от линии партии. У Алекса все расписано. Она может соединить меня с его голосовой почтой.

Скрывая раздражение, благодарю ее за помощь и соображаю, как быть. Хотя логично было бы последовать совету Делии, я прячусь в кладовке через коридор и настраиваюсь на ожидание. Вообще-то мне надо позвонить дизайнерам верхней одежды, но я не беру это в голову. Я сосредоточена на одной-единственной цели — встретиться лицом к лицу с Алексом Келлером.

Проходит пять часов, и я все еще жду. Лидия уже дважды заходила сюда достать утолщенные конверты, а потом бланки расписаний и каждый раз странно на меня смотрела. Каждый раз, когда она заходила, я хватала коробку скрепок и старалась выглядеть непринужденно, при этом напряженно пялясь на коробку.

Благодаря постоянному наблюдению я вычислила Келлерову систему доставки. После второго стука Делия выглядывает из кабинета и берет то, что лежит в лотке для входящих бумаг Алекса. Делает она это быстро и с такой экономией движений, будто каждый раз идет на мировой рекорд. Стоит моргнуть, и ты все пропустишь.

Я уже готова сдаться, когда слышу, как Делия говорит старшему редактору, что Алекс на очень важном совещании, но позвонит ей, как только освободится. Я приободряюсь. Если Алекс на совещании сейчас, то он был на совещании весь день. Это звучит неправдоподобно — когда я пыталась договориться о встрече пять часов назад, о совещании речи не было — так что я жду, когда Делия выйдет из офиса. Когда она скрывается в дамской уборной, я вхожу в кабинет Алекса.

Я надеюсь прервать очень важное совещание, но кабинет пуст. Он оставил включенными компьютер, лампу и магнитофон. Он даже поставил на столе недопитую чашку кофе. Кофе — это хорошая деталь, но она меня не убеждает. Я прекрасно знаю эту тактику, сама много раз применяла, но не в таком масштабе. Я обычно зажигаю свечу и выхожу на несколько часов, а вот он явно вышел на целую карьеру.

Хотя мои заключения основываются только на недопитой чашке холодного кофе, я уверена в своей правоте на все сто. Это единственное объяснение призрачному существованию Алекса, тому, как его редко видно, но часто слышно.

Я выхожу из кабинета прежде, чем возвращается Делия — сообщница, которая врет и подделывает для него документы, — и возвращаюсь к себе. На меня смотрят двадцать фотографий обручальных колец, список дизайнеров по верхней одежде и телефон штаб-квартиры «Санрио» в Сан-Франциско. У меня тридцать два новых и-мейла, лампочка автоответчика мигает, а от Дот четыре записки на клейких листочках — каждая новая неразборчивее предыдущей. Из-за этих шпионских мероприятий дел накопилось столько, что теперь раньше девяти мне отсюда не выбраться.

Со вздохом сажусь за стол, думая о том, что, если бы у меня был ассистент, готовый меня прикрывать, я тоже вряд ли ходила бы на работу.

Кристин разливается соловьем по поводу кумкватов.

— Понимаешь, — говорит она полным изумления голосом, — краб с мягким панцирем относится к омару, как кумкват относится к апельсину. — Она выжидательно смотрит на меня.

Я киваю, показывая ей, что понимаю аналогию, но она качает головой — ей мало моей вялой реакции.

— Вдумайся еще раз, — говорит она, — краб с мягким панцирем относится к омару, как кумкват относится к апельсину.

Я пожимаю плечами.

— Так что есть надо экзоскелет.

— Вроде того, — соглашается она и наконец, не в силах сдержаться, сообщает мне правильный ответ. — Есть надо кожу! Разве это не ошеломительнейшая вещь, которую ты когда-нибудь слышала?

Мне очень хочется сказать, что я слышала вещи ошеломительнее, но это будет неправда.

— Да.

— Вот попробуй. — Она протягивает мне кумкват. — Это просто откровение.

Он сладкий и губчатый, и когда я его откусываю, сок брызжет мне на губы, но откровения я не испытываю.

— Неплохо, — говорю я сдержанно.

Кристин разочарована моей реакцией, но все же продолжает:

— Вчера вечером мы готовили замороженное суфле из кумкватов с абрикосовым кулисом. Вышло просто изумительно.

— Замороженное суфле из кумкватов? — повторяю я из вежливости и для поддержания беседы, но на самом деле мне не до кумкватов и не до разговоров. Сегодня пятница, а мне надо переделать массу дел до выходных, и в первую очередь найти адрес Алекса Келлера. Даже не знаю, за что зацепиться. Он не указан во внутриредакционном списке, так что мне придется просочиться в бюро персонала или в какое-нибудь подобное малоприятное место и порыться в папках.

Но несмотря на это, я задаю вопросы. Я уделяю время, чтобы выразить свой интерес, потому что среди моих знакомых мало у кого есть мечты, и мне кажется неправильным не поощрять их.

Судя по подробному описанию Кристин, замороженное суфле — это всего лишь ванильное мороженое в белой керамической чаше, но я киваю, улыбаюсь и воздерживаюсь от комментариев. Я уже разочаровала ее с кумкватами, и сделать это еще раз у меня духу не хватает.

Пока она объясняет проблемы приготовления абрикосового кулиса — сначала варишь абрикосы, потом добавляешь сахар, — я пытаюсь решить, что делать дальше. Хочу решить для себя, что важнее — сохранить работу или любить работу. Взлом бюро персонала и копание в их папках может дать мне адрес Алекса Келлера, но скорее это приведет к моему немедленному увольнению. И ради чего? Келлер все равно не согласится помочь. Он не предложит свои услуги с беззаботной улыбкой и счастливым блеском в глазах. Даже если я дорвусь до его адреса и не пострадаю при этом, ничего хорошего все равно из этой затеи не выйдет. Как только я постучусь к нему, Келлер велит мне убираться и захлопнет дверь у меня перед носом. Слишком много я получала от него голосовых сообщений, чтобы ожидать чего-нибудь иного.

Это идеальное оправдание, чтобы выпутаться из заговора, и я думаю, не сказать ли Эллисон и остальным, что делу конец; пора мне сбежать, и пусть кто-нибудь еще будет их краеугольным камнем. Алекс Келлер слишком опасен; он из тех невероятных совпадений, которые рушат империи и губят состояния.