— Нет, что вы, — Олег мягко улыбнулся, и от этой доброй улыбки его лицо сразу утратило всю серьёзность, — нет, конечно, всё нормально. Просто вам должна была объяснить, завуч хотя бы… В общем, так, вам классное руководство дали?

— Да, 6 «В».

— Вот и прекрасно. Возьмите табличку…

— Какую табличку?

— Возьмите лист бумаги и напишите на нём свой класс, крупно, фломастером. Вас же дети не знают, их классная уволилась, вот они вас по табличке и определят. С этой табличкой встанете на улице перед школой, там Вовка мелом все классы разметил.

— У меня нет фломастера, — Ольга испуганно, с надеждой, будто на спасителя, смотрела на Олега.

— Ладно, пошли ко мне.

Олег привёл её в свой кабинет, достал лист, нарисовал табличку и даже прикрепил её кнопками к какой-то небольшой реечке.

— Вот, — он протянул ей сооружение, сильно смахивающее на флажок, — идите, изображайте знаменосца. Хотя пошли вместе, мне тоже пора.

Они вышли на школьное крыльцо, вокруг которого уже плескалось, бурлило детское море. Но в кажущемся хаосе людского мельтешения были видны и свои закономерности. Слева собиралась начальная школа, взрослых там было, пожалуй, больше, чем детей. Испуганные первоклассники надёжно держали за руку мам-пап-бабушек-дедушек, ухитряясь при этом всем своим видом показывать, какие они большие. Дети постарше сбивались в кучки, о чём-то оживлённо говорили, перебегали с места на место. Мамы их тоже собирались группками, неуловимо похожие на своих детей, так же возбуждённо что-то обсуждая, порою яростно жестикулируя, отцы с достоинством стояли чуть поодаль, как бы и со всеми, но каждый сам по себе, курили или просто расслабленно наблюдали за всей этой суетливой толкотнёй. Сверкали вспышки фотоаппаратов, блестели видеокамеры. Пышные банты, светлые платьица, костюмчики мальчиков с непременным галстуком, и цветы, цветы, цветы.

Дальше, вдоль по дуге школьной линейки, по часовой стрелке, собиралась уже другая публика. Родителей становилось всё меньше и меньше, пока они не исчезали вовсе, классам, так, к восьмым, да и дети становились другими. Пятиклассники ещё напоминали начальные классы, хотя смотрели на последних свысока, а уже класса с седьмого цветы мелькали всё реже, банты исчезали вовсе. На смену платьицам и костюмчикам приходили джинсы, нарочитонебрежный стиль одежды, долженствующий подчеркнуть взрослость, презрительно снисходительное отношение к «малявкам».

Напротив первоклассников собирались одиннадцатые классы, там снова появлялись костюмы и платья, но не детские, игрушечные, а взрослые. Короткие юбки открывали стройные ножки, затянутые в колготки, причёски снова украшали пышные банты, кокетливо подчёркивающие прелесть юности. Парни были солидны, похохатывали баском, поправляли галстуки со словами: «Не люблю я эту селёдку» — и часто отбегали за угол покурить.

Олег привёл Ольгу на нужное место и ушёл со словами: «Собирайте детей, стройте их, а там сами поймёте». Ольга растерянно переводила глаза с толпы детей на школьное крыльцо и обратно, пытаясь понять, кого и как ей строить, но вдруг почувствовала, как чья-то требовательная рука теребит её за полу пиджака. Рядом стояла черноволосая девчушка лет одиннадцати-двенадцати, с коричневым кожаным ранцем, на тонких лямках, перекинутых через худенькие плечи. На ней были светло-голубые джинсы, белые кроссовки и тонкая кофточка, надетая по последней моде таким образом, чтобы видна была полоска обнаженного живота, а, по возможности, и пупок. Росточком до Ольгиных подмышек, она смотрела снизу вверх с живым блеском любопытства в огромных тёмных глазах.

— Это вы наша новая классная? — без тени смущения спросила девчушка.

— Ну если ты из 6-го «В», то да.

— Тогда это вам, — она протянула левой рукой незамеченный Ольгой букет и тут же, отвернувшись, замахала кому-то. — Сейчас наши соберутся, — пояснила она удивлённой Ольге. — А вас как зовут?

— Ольга Ивановна.

— Ой, как интересно!

Но что в этом интересного, Ольга так и не услышала. Её окружила разноликая толпа ребят, которая что-то говорила, протягивала цветы, о чём-то спрашивала. Со школьного крыльца захрипел динамик и попросил родителей отойти в сторонку, а детей построиться. Эффект получился прямо обратный. Родители первоклассников ещё надёжнее ухватили своих чад за руку, дети зашумели, замельтешили ещё сильнее, а старшие классы, казалось, ушли курить в полном составе. Но репродуктор не унимался, и вот через какое-то время родители всё же потеснились на задний план, на месте беспорядочной толпы стали вырисовываться отдельные классы, во главе с отягощенными охапками цветов учителями, и линейка стала походить на линейку.

Вышедшая к микрофону директор взялась что-то говорить, но слышно было плохо, дети продолжали шуметь, потом какие-то малыши бодро и звонко прочитали стишки. Появился большой, медного цвета звонок, сильно смахивающий на маленький колокол, его вручили первокласснице, которую легко подхватил на плечо здоровенный выпускник. Девчушка испуганно таращила глаза и отчаянно размахивала медным чудом, словно хвастаясь всем, какая у неё есть прикольная штука.

Классы стали заходить в школу. Сначала пошли первые и одиннадцатые. Выпускники вели за руку малышей, сильно смахивая при этом на молодых родителей, в особенности девушки. Малыши горбились под огромными ранцами, а на плечах старшеклассниц болтались изящные дамские сумочки, способные вместить разве что косметичку.

Потом двинулись и другие классы. Ольгин класс пошёл сам, вслед за соседним, видимо, 6-м «Б», ей оставалось только семенить рядом, обнимая рассыпающуюся охапку цветов и стараться при этом выглядеть не очень глупо.

Сначала был классный час, потом уроки, хорошо ещё, что их было всего четыре, после них снова прибежали её девчонки, с какими-то вопросами, и наконец всё кончилось. Ольга устало сидела на стуле, оглядывая опустевший класс, ведро с водой, в котором всеми цветами радуги пестрели букеты осенних цветов (а куда ещё их было ставить?), сдвинутые парты, стулья, пестрящие бумажки. «А дежурных-то я не назначила, — вяло подумала она, — придётся самой убирать». Она посидела ещё несколько минут и взялась прибираться: расставлять аккуратно парты, поднимать на них стулья, заметать мусор.

— Портреты умывать будете? — знакомый голос от двери заставил её вздрогнуть. — Мне парту подержать?

У дверей стоял Олег, такой же элегантный, как и утром, но без пиджака, в рубашке с закатанными рукавами, и пристально, с некоторым вызовом, её разглядывал. Уголки его губ были приподняты в лёгкой, практически незаметной улыбке, глаза иронично прищурены. Ей до судорог в руках захотелось запустить в него щёткой, но он её опередил и со словами: «Давайте я вам помогу», — принялся поднимать оставшиеся стулья на парты.

— Не нужно, спасибо, я сама, — Ольга бодро смела бумажки в кучу, сгребла их в ведро и выпрямилась.

Они стояли друг напротив друга, он, с чуть сбившимся галстуком на светлой рубашке, закатанные рукава которой открывали загоревшие до цвета тёмной бронзы руки, и она, с выбившейся из-за пояса белой блузкой, расстегнувшейся на одну пуговку больше, чем положено, и упавшими на лоб прядями волос. Ольга видела его коренастую, какую-то удивительно надёжную фигуру, чуть расставленные, будто у борца, ноги, сильные загорелые руки, и ей вдруг, неожиданно для самой себя, до дрожи в ногах, до протяжно тянущего ощущения в животе, захотелось увидеть, как эти руки протягиваются к ней, ощутить их волнующую силу на своих плечах.