— Мне надо с вами поговорить. Вот список, который дал мой дворецкий, а ему в свою очередь передал дворецкий Томаса. Тридцать кусков сукна экарлата, столько же эстанфорта[35], биффы[36], сотня одноцветных отрезов, полосатых, в рубчик[37]!

— Обратитесь к вашему управляющему, мадам. Какое я имею к этому отношение?

— Увы, мой нежный друг, я буду чувствовать себя очень оскорбленной, если все будут пренебрегать мною. Мне ничего не сообщили о приготовлениях, которые впрямую нас касаются. Новый канцлер в буквальном смысле стал вашей тенью, следует за вами повсюду, решает все и крадет у нас часы интимных встреч. Я с детьми намерена жить во дворце так, как мне заблагорассудится. Не разрешайте ему все контролировать. Я хочу быть свободной с вами. Отошлите его.

Генрих никогда не видел Алиенору в таком состоянии. Он едва сдержался, чтобы не дать ей пощечину.

— И вы просите меня сменить канцлера, — гневно отвечал он, — в то время как мы с ним только что запустили большой проект реформы королевства и всей военной стратегии, чтобы спасти страну? Ах нет, мадам, вы переходите границы ваших супружеских прав и, что еще серьезнее, прав королевы. Неужели думаете, что я поддамся вам подобно бедному Капетингу, которым вы распоряжались как хотели? Не было ли чистым безумием с его стороны взять вас с собой и вашей свитой в крестовый поход? Безумные женщины — вот кто тащился вслед за Людовиком VII Французским. Если бы я должен был совершить этот крестовый поход, то не обременял бы себя ни сукном из Стенфорда — ни одноцветным, ни ярко-красным, — ни вами, мадам… Скорее ядрами для катапульт, топорами, шпагами и дротиками. Не рассчитывайте, что я взял бы с собой свиту ваших разочарованных влюбленных. И прекратите досаждать мне своими пустыми замечаниями. Будьте любезны, оставьте моего канцлера в покое, который к тому же по доброте своей хотел приготовить нам хорошее жилье!

— Так-то вы меня любите, Генри? — произнесла Алиенора, готовая разрыдаться. — Вы сурово и бесповоротно обвиняете меня. Я вижу, что обидела вас. Но с тех пор, как мы приехали в Англию, я не узнаю вас и спрашиваю себя, почему же раньше вы так заискивали передо мной? Ответьте мне.

— Мадам, кажется, вы не понимаете, каким опасностям подвергается совсем молодая Англия, которую я представляю. Мне необходимо собрать все силы, чтобы дать сражение за упрочение власти и добиться мира, который так нужен и вам, и нашим детям.

— Английская земля мне казалась такой благожелательной, — вздыхает Алиенора, — а вы меня опять покидаете.

— Вы будете ухаживать за нашими детьми, мадам, в условиях безопасности и комфорта. Ваша помощь будет очень полезна, это лучше, чем вмешиваться в мои дела. Они слишком сложны, но не могу сказать, что в то время, когда я буду занят походами, войнами и буду отсутствовать, то не доверю вам некоторые дела, касающиеся управления. Однако королевская печать передана в руки нашего канцлера, и вы можете только смириться с этим фактом.

— А что говорит ваша матушка? — совсем некстати спросила Алиенора.

— Моя мать ко всему этому не имеет никакого отношения. Она должна меня благодарить за то, что я вернул замки, которые она потеряла. Берите с нее пример, Алиенора, и не давайте мне повода поступить как мой отец, который убегал от своей супруги-императрицы, потому что та ему докучала. Надеюсь, что, когда вернусь, вы будете в лучшем расположении духа.

Генрих, по-видимому, потерял чувство юмора, а она — его сердце.

В отношениях этой пары сумасшедших и торжествующих влюбленных наметилась трещинка, и некоторые уже замечают это — и среди них капеллан и духовник Алиеноры, Пьер, знакомый с ее страстным характером, свободомыслием, обаянием, ее жаждой счастья, а иногда и глубоким упадком духа! Но церковник признает за королевой одно качество: она очень старается исправить вред, который причинила.

Поскольку один из главных постулатов Церкви — не давать выход своим страстям, то женщины — натуры более порывистые и эмоциональные — нарушают его чаще мужчин. Женщин надо защищать от себя самих, и особенно когда они занимают видное положение и могут влиять на политику страны. И первым объявляет тревогу Папа.

Архиепископ Кентерберийский и Томас Беккет применят все свое влияние, чтобы отвлечь Алиенору от власти. Было бы неплохо, по мнению Папы Адриана IV, английского цистерцианца, который хорошо знает Томаса, чтобы королеву не подпускали к управлению Англией[38]. Его мало интересовали слабые попытки королевы вмешиваться в дела власти, гораздо сильнее он желал, чтобы с именем Генриха связывали ряд серьезных реформ и перспективных проектов. Папа-реформатор, он мог только поощрить Томаса в его трудной роли между Церковью и королем, после того как сам назначил Беккета канцлером вместо Жильбера Фолио.

Такая позиция Папы приносит Алиеноре страдания, королева считает подобное неуважение несправедливым. Чтобы задобрить духовенство, она увеличивает число фондов, пожертвований и благотворительных дел в Пуатье. Как же бороться против власти, находящейся в руках мужчин, ревниво относящихся к своим исключительным правам?

Ее главная конфидентка, Нанн, кормилица, не покидавшая Алиенору с детства, заменила ей мать, которую девочка потеряла в четыре года. Отца Алиенора лишилась в четырнадцать лет, и у нее не осталось никакого прибежища, кроме беззаветной любви Нанн. В юные годы Алиенора попала во французский королевский двор, к недоступной свекрови, в зловещий замок Лувр и делила дни и ночи — что ее совсем не устраивало — с молодым мужем, насквозь набожным. Несомненно, Людовик любил жену, но совсем ей не подходил. У Алиеноры случались приступы экзальтации, а затем наступало уныние. Она становилась переменчивой, ироничной, иногда вела себя с окружающими просто оскорбительно. Старая кормилица видела, что она несчастна, и еще больше окружала ее заботами.