Хаггар говорил долго, до тех пор, покуда не почувствовал, что единственный слушатель уснул, и некоторое время после, заканчивая историю. Потом еще долго сидел, слепо таращась в темную тряпичную стену. Он ощущал себя невообразимо старым, даже древним, как Ничейные горы. И все вертелся в его голове один-единственный вопрос: «Зачем?»

Зачем все? Было раньше, есть сейчас; какая у всего этого цель? У жизни, у смерти, у всего.

Наконец он в раздражении тряхнул головой, пытаясь отогнать пустые бесплодные мысли, и решительно поднялся с места. Следовало в самом деле вздремнуть пару часов, но для начала…

— Как обстоят дела с накопителями? — тихо спросил он все того же целителя.

— Как обычно, — тот пожал плечами, — полно пустых, их вечно не хватает.

— Давайте заполню сколько-нибудь, — предложил теневик. Хотел замахнуться на все, но потом здраво оценил собственные возможности.

— Вам самому пара накопителей не помешала бы, — укорил его светлый.

— Посплю, все восстановится, — отмахнулся Хаггар.

Целитель смерил коллегу взглядом, с укором покачал головой, но спорить не стал. Во-первых, он полагал, что все не лежащие на койках в лазарете люди по умолчанию разумны и самостоятельны и навязывать им свое мнение глупо. А во-вторых, он знал, с кем разговаривает, и спорить с непредсказуемым магом не желал. Да и кто знает, на что этот человек способен? Он ведь умудряется почти каждый день заходить сюда и делиться силой, так, может, для него это действительно мелочи?

Обычно зарядкой магических накопителей, которые использовались при операциях и уходе за ранеными, занимались молодые недоучки, прибившиеся к лагерю и заодно помогавшие по кухне да бегавшие с поручениями, но их сил не хватало. Одно утешение — молодые восстанавливаются быстро. Конечно, и сами целители участвовали в сборе энергии по мере возможности, и даже маги остальных направлений порой заглядывали и делились, чем могли, но… Лишних накопителей не бывает.

Целитель не считал Вераса сумасшедшим и готов был подтвердить это профессиональное мнение любому желающему, да и особенно чудовищным не считал тоже. Эксцентричным, нелюдимым — да. За долгие годы практики немолодой целитель насмотрелся всяких людей: и пациентов, и тех, кто их окружал. И зачастую куда большими чудовищами, чем угрюмый теневик, выступали на вид совершенно приличные родственники пациентов. А этот… Всерьез называть бездушным монстром того, кто часами просиживал у постели умирающего друга, маг не мог. Он допускал, что многого не знает и у каждого есть разные грани характера, но также он оставлял за собой право на личное предвзятое мнение и даже личное заблуждение в таких вопросах.

Наблюдал целитель в процессе работы коллеги не за кристаллами — сомнительно, что профессионал способен их испортить, — а за самим теневиком. Просто на всякий случай, чтобы успеть поддержать или остановить, если вдруг что.

Впрочем, бдительность оказалась излишней. Хотя Верас к концу процедуры заметно побледнел против прежнего, но явно здраво оценил свои силы и не попытался зачерпнуть больше, чем имел, — несколько пустых камней так и остались лежать сиротливой кучкой.

Угрюмый владетель распрощался и вышел, как будто слегка пошатываясь. Светлый проводил его взглядом и в очередной раз задумчиво покачал головой. Предвидение не являлось его сильной стороной, но сейчас вдруг мужчина очень отчетливо ощутил: для теневика все ужасы еще только начинаются, война не самый страшный эпизод его жизни. Но предупреждать Вераса маг не стал. Если бы он мог сказать что-то конкретное, тогда — да; а зачем лишний раз отравлять жизнь и без того не самому счастливому человеку?

А хранитель Варон Присс, последний из своего рода, умер через три часа после этого визита. Незримый оказался милостив к несчастному и забрал его во сне.

Страх был странный. Он не поднимался изнутри, не рождался глубоко в сердце и не заставлял его глухо стучать в горле. Напротив, он приходил снаружи, извне. Сжимал голову холодным обручем, стискивал горло, хватал за руки и тяжелыми кандалами повисал на ногах, мешая двигаться. Он напоминал ворох сырых ветхих тряпок: вроде бы и поддавался, уступая воле, но клочьями упрямо лип к коже и одежде и терпеливо ждал малейшей слабины или ошибки, чтобы спеленать и задушить своей хваткой.

Страх грыз ребра и пытался добраться до сердца, но вцепиться в горло пока не рисковал. Сидел на плече и тихонько нашептывал: «Ты не сможешь отсюда выйти. Ты смертный, ты обречен. Не стоило соваться туда, где живому нет места: живое к живому, а мертвое — к мертвому. Ты тоже почти уже мертв. Стоит ли так цепляться за жизнь? Разве есть в ней что-то стоящее, разве она тебе нужна? Ведь дальше будет только хуже…»

Он, не отвечая, шел вперед и старался не слушать подлый шепоток. Страх умеет быть убедительным, и лучший способ борьбы с ним — сделать вид, что его нет. Единственный доступный сейчас способ.

А внутри страха не было. Кому нечего терять — тому и бояться нечего.

1400 год от Великого Раскола, первый месяц осени

Кирмил, столица Рубера

Осень — время урожая. Время пожинать плоды того, что брошено в землю весной.

«Посеешь ветер — пожнешь бурю», — гласит пословица, и прошлый год полностью подтвердил старое изречение. А в этом… В этом году ветви плодовых деревьев клонились к земле под тяжестью своих детей, а колосья стояли жирные, тугие, будто отлитые из полновесного золота. В этом году боги оказались милостивы к своим непутевым детям, и у едва начавших оправляться от потрясений людей появилась надежда пережить будущую зиму.

Еще весной мало кто всерьез мог поверить, что война закончится. Казалось, это моровое поветрие не успокоится, не разрушив все города и не втоптав в грязь всех живущих, но…

Сейчас о порядке тоже только мечталось, но он уже не казался недостижимым. Еще бесчинствовали в иных городах банды, еще боялись люди выходить на улицу не только ночью, а даже днем, но уже появилась власть. Та, что кропотливо собирала в свои руки все ниточки и подобно хорошей хозяйке, вселившейся в новый дом, тщательно и систематически выметала и выскребала из всех углов пыль, грязь и оставшиеся от прошлых жильцов воспоминания.

Столица оправлялась быстрее всех. Она уже начинала потихоньку походить на себя прежнюю. На некоторых улицах ночью опять загорались фонари, появились дворники, пекарни начали дышать на прохожих свежей сладкой сдобой, и прохожие эти, закрывая глаза, вдруг представляли, что вернулись в прошлое. Сытое, тихое, стабильное прошлое.

Уже давали балы, уже рассылались приглашения на званые ужины и обеды. Во многих таких приглашениях стояли новые имена, да и вечера отличались сдержанностью и скромностью. Очень редкая дама рисковала достать из надежного тайника фамильные драгоценности: кто-то не хотел привлекать к себе излишнего внимания, а кто-то боялся столкновения с прежними хозяевами ценностей.

Но все равно столица оживала. Чинила крыши, стены, окна. Выметала остатки разрушенных зданий и размечала участки под новые. Мостила дыры в брусчатке, ровняла ямы, латала и гримировала свои многочисленные шрамы.