В покоях бледного, холодного мертвеца, распластавшегося на теплой кровати, хранившей запах живого тела, в изножье обманутого ложа, скорчившись, сидел мужчина, давящийся молчанием застрявших всхлипов. Лицо Солнца, осененное серебряным блеском полной луны, было спокойно в будто бы навалившемся сне, и только страдания припавшего к нему отца выдавали погасшую жизнь. Мороз был еще слаб, но, пересиливая себя, он добрался до комнаты сына, одолеваемый страхом и горем. Мужчина услышал тихий шорох природы, пробравшейся внутрь, привычный скрип половиц в одиночестве, но не придал этому значения, все так же неподвижно сидя на коленях и опустив голову. Вдруг его плеча коснулся легкий ветерок женской руки, и из пустоты вышла Женщина из племени Ветров. Мороз не поднял глаз. Женщина молча смотрела на Солнце глазами, наполненными нежностью и скорбью. Еще мгновение – и комната наполнилась людьми, появившимися из тени, из лунного света, из чужого дыхания. Все они молчали, окружив мертвеца. Женщина подняла голову и заревела, и плач ее был похож на тоскующую вьюгу, разбушевавшуюся дикостью скакуна. Призрачные незнакомцы подождали секунду и начали вторить ей, и голоса их смешались в вечный дух мировых ветров.

И природа, желая скрыть появление своих детей, запела грустную мелодию метели, осаждавшей замок. И никто на всем белом свете не мог узнать, что Ветра пришли проститься с человеком.

Пурга рвалась в ставни притихшего дворца, но не могла нарушить уединения Бурана, скрывшегося от любопытных глаз в темноте своих покоев. Он сидел на краю кровати и в руках у него был его верный меч, очищенный от крови и сверкавший в случайных лучах света, пробивавшегося в обволакивающую черноту осязаемого воздуха. Он задумчиво всматривался в драгоценные камни оружия, делавшие его таким прекрасным.

Внезапно дверь в комнату молодого царя отворилась, и вошла Гесна, впустив с собою синюю полоску лунного сияния. Буран поднялся на ноги и всмотрелся в ее заплаканное лицо, горевшее бледной ненавистью.

Девушка взглянула на меч, оставшийся на кровати.

– Вспоминаешь триумф? – резко спросила она и сжала губы, соленые от слез.

– Тебя сюда не звали, – отвернувшись от Гесны, холодно ответил Буран.

– Этот клинок – твой верный спутник, отныне он всегда будет с тобой, – продолжала царевна, не сводя взгляда с брата, казавшегося тенью – частью необъятной темноты.

– Отныне он всегда будет со мной, – усмехнувшись, Буран шепотом повторил слова сестры, по-змеиному растягивая слова. Он был бледен, в темноте мужчина казался чуждым свету и будто бы больным. Глаза его сверкали в огненной лихорадке.

– Отныне он всегда будет со мной. Отныне он будет напоминать мне о том дне, когда брат поднял руку на брата, – процедил царь раздраженно и повернул голову, посмотрев, наконец, на гостью. Его трясло в холоде застоявшегося воздуха. – Он будет вечным голосом в моей голове, шепчущем о том дне, когда я лишился части своей души, превратившись в чудовище. Он будет символом того дня, когда умер мой брат.

Царь замолчал, склонив голову, нервно вздрагивая в ознобе.

– Ты убил его! – воскликнула Гесна, – Ты, ты, ты! Зачем? Неужели ты не мог лишь немного ранить его, чтобы он не смог продолжить бой? Я никогда не поверю, что ты сделал это не нарочно!

– Если бы Солнце жил, он бы попытался снова…

– Не произноси его имени, – Гесна перебила брата.

– Ты знаешь, что я прав, – голос Бурана отвердел, налился тяжестью звенящей стали.

– Ты убил его, потому что боялся лишиться трона. Потому что Солнце любили, а тебя – нет, – девушка покачала головой, а затем тихо добавила после короткой паузы: – Власть всегда подчиняет властителей.

Буран молча смотрел на сестру, во взгляде его читался вызов загнанного в ловушку зверя.

– Ты не лучше меня, – вдруг сказал он, – Твоя слепая любовь убила его. Твоя вера в его непогрешимость усыпила бдительность и рассудок, которыми так славится царевна Гесна.

Девушка не смогла ответить Бурану. Она застыла, перестав дышать. Слезы хлынули из ее глаз, ручьями растекаясь по бледным щекам.

– Я ненавижу тебя! – крикнула она и кинулась к брату. Она крепко прижалась к нему и, уткнув измученное лицо в его грудь, горько рыдала, всхлипывая.

– Ненавижу, ненавижу… – повторяла Гесна шепотом.

Буран обнял сестру, вспоминая, как обнимал ее и младшего брата, когда пропала мать. В его руках дрожало что-то теплое и хрупкое, что он должен был охранять и защищать еще с тех самых пор.

– Он был их послом… – вдруг произнесла Гесна.

– Что? – царь отстранил ее, взяв за плечи.

– Солнце был послом Юга, – повторила девушка, утирая слезы.

– Откуда ты знаешь? Разве это возможно? Он представитель Севера.

– Он сам сказал мне… Еще в первый день своего прибытия. Я не придала этому значения.

Выражение лица Бурана резко поменялось. Он отошел от сестры, вгляделся в темноту, замерев на мгновение. Затем сорвался с места и быстрым шагом вышел из комнаты.

Гесна стояла посреди чужой комнаты в недоумении, а, опомнившись, кинулась вслед за братом.

Царь уже шел по коридору, освещенному пламенным светом факелов, сопровождаемый командиром армии. Девушка догнала мужчин и могла слышать их разговор.

– Мы готовимся к войне, – произнес Буран, – Соберите солдат. Зовите лучших магов – мы поставим стену. Сейчас же.

– Стену? – переспросил Ноктис. – Нужно предупредить население…

Капитан кивнул, прощаясь с царем. Гесна сравнялась с братом, который не повернул к ней головы.

– Мы не можем поставить стену, – сказала царевна, – В это время года рыба идет на нерест, и половина населения за пределами города. Мы просто оставим их на произвол судьбы…

– Я убил посла. Это прекрасный повод для Юга напасть на нас.

– Но там люди!

– Приходится чем-то жертвовать, – отозвался царь и ускорил шаг, оторвавшись от собеседницы.

Гесна осталась одна. Буран вышел на улицу, в ночь, освещенную тревожными огнями солдатских костров, разожженных у самого дворца. Здесь же стояли палатки, слышался гам мужских голосов и скрип снега под множеством военных сапог.

К царю подбежал офицер и, отдав честь, доложил о прибытии магов.

– Так быстро? – удивился Буран. – Ноктис знает свое дело.

Ночь дышала чистотой несвершившегося, леденила разум пустыми объятиями. Но пустота эта не была полой, в ней гуляла свобода свежего духа и сухость морозного воздуха. Ночь была спокойна и безвозмездна, являясь подарком чуткой природы. Она открывала правду, снимая купол непроницаемой голубизны небес. Тьма сверкала миллиардами волшебных звезд, осмелившихся выйти и посмотреть на мир, что лежал внизу. И человек, поднимая голову, видел бриллианты мироздания, а они, отражаясь в его глазах, становились частью человека, делая его прекраснее.

И эту ночь разрывали сгустившееся пламя и редкие выкрики, тяжелый шелест орудий, перетаскиваемых