Приливная волна по имени Гаррет.

— Эй, — Фелисити щелкнула пальцами. — Проснись. За великолепное вино заплатила я, помнишь?

— Да. И это очень мило с твоей стороны. Сожалею, что моя мать доставляет тебе столько беспокойства.

Фелисити махнула рукой.

— От мам женихов и невест никуда не деться, но я умею с ними общаться. И с твоими нервами я тоже могу справиться, если ты только позволишь мне. Поэтому либо начинай говорить, либо мне придется шлепнуть тебя хорошенько, чтобы привести в чувство.

Эмма понимала, что должна рассмеяться, но почему-то с ее губ слетел вопрос:

— Как считаешь, я холодная?

— Что? Я ничего подобного не говорила.

— Я имею в виду… что я… менее сексуальная, чем остальные в нашей компании.

Фелисити подозрительно прищурилась.

— Разрази меня гром, не может быть, чтобы ты до сих пор была девственницей. Это просто невозможно.

— В моем возрасте? Перестань. — Эмма фыркнула, потянулась за бокалом и сделала первый глоток.

— Этого просто быть не может, — повторила Фелисити, продолжая подозрительно щуриться.

— Да нет же, нет.

— Убедила, — уступила подруга, — тогда вернемся к твоему вопросу. К чему было это замечание насчет холодности?

Эмма не могла сидеть. Она встала и подошла к окну.

— Я начала сомневаться, что подхожу Риду, — тихо проговорила она, не решаясь сказать всю правду.

— Ладно, раз уж мы заговорили о холодности, то полагаю, здесь подразумевается секс, верно? И если это все, что тебя тревожит, успокойся. — Фелисити снова расслабилась, словно, к своему облегчению, обнаружила, что проблема и выеденного яйца не стоит. — Перестань, ты же знаешь, что так бывает у всех. Вначале секс всегда великолепен, но со временем страсть ослабевает, и тогда обоим партнерам приходится прилагать усилия, чтобы поддерживать желание. Хорошие любовники так и поступают, и все у них бывает отлично. Ну, ты знаешь, о чем я.

— Да, конечно, — отозвалась Эмма и на этот раз сама наполнила бокал, старательно не глядя на подругу.

— Хотя, мне кажется, если искры нет с самого начала, то отношения не стоит продолжать. Я имею в виду, если парень эгоист, то его уже ничем не исправить. — Фелисити сделала большие глаза. — Рид ведь не такой, нет? Я его плохо знаю, но он кажется таким внимательным и обходительным. А когда он рядом с тобой, то просто светится от счастья…

Внезапно Джош постучал в открытую дверь. Он редко вторгался, когда кто-то был у нее в кабинете, потому что прекрасно мог справиться со всеми проблемами сам. Но сейчас он, хмурясь, протопал в комнату и что-то вложил Эмме в руку.

— Не стоит вам оставлять это в ванной. Боюсь, его может смыть в водосток, — буркнул он и, так же топая, вышел из кабинета.

Эмма разжала пальцы. У нее на ладони лежало кольцо с сапфиром, которое Рид подарил ей в честь помолвки. В последнее время она просто не могла заставить себя носить его.

Фелисити не обратила никакого внимания на произошедшее. Она продолжала щебетать. В конце концов, блондинка встала, собираясь уходить, но, уже дойдя до двери, вспомнила еще кое-что.

— Ты слышала, что полиция опять беседовала с Эбби? Очевидно, ей удалось убедить их снять отпечатки пальцев с материнского сейфа, и они нашли отпечатки большого и указательного пальца, которые не принадлежат никому из членов семьи! Поэтому полицейские снова допросили Эдит Картер, ну, ты знаешь, экономку Банни.

— Не понимаю, — сказала Эмма, сжимая в руке кольцо и чувствуя, как камень впивается в кожу. — Да, Банни любила собирать сплетни, и кому-то такое любопытство могло не нравиться, но убивать ее из-за этого?

— Видимо, кому-то очень не хотелось, чтобы их тайны вышли наружу. И они решились на крайние меры.

Когда Фелисити наконец ушла, Эмма положила кольцо на стол и вздохнула. У ее семьи тоже есть свои тайны. Но сейчас ее собственная тайна так тяжело давила на совесть, что она с трудом могла дышать.

Нелегко ей придется, если она отменит свадьбу на этой стадии подготовки. Но чем больше она думала об этом, тем отчетливее сознавала, что другого выхода у нее нет.

Гаррет миновал больничные двери и, не дожидаясь лифта, взбежал по лестнице. Его галстук-бабочка еще не был завязан — он никогда толком не умел это делать. Он как раз одевался, чтобы ехать в Иствикский загородный клуб, когда ему позвонили из больницы.

Его сестра снова сменила палату. Ее, слава богу, не поместили обратно в реанимацию, но перевели в маленький психиатрический блок, где с помощью монитора персонал мог наблюдать за ней круглые сутки. Выздоровление Каролины, казалось, шло быстрыми темпами до сегодняшнего дня, когда у врача возникли опасения, что она может снова совершить попытку самоубийства.

У дверей в ее палату он замедлил шаг, чтобы отдышаться. При виде сестры желудок его болезненно сжался. Она лежала на кровати свернувшись калачиком, лицом к стене.

Гаррет пожалел, что с ним нет Эммы. Она бы знала, что нужно говорить и делать. Он умел работать, зарабатывать деньги, но не обращаться с людьми. И никогда не умел.

Сестра, должно быть, почувствовала его присутствие, потому что внезапно повернула голову.

— Привет, большой брат, — пробормотала она.

— И тебе привет.

Она заметила его смокинг.

— Ух, ты! Ты выглядишь так классно, что мне хочется присвистнуть, да только в горле пересохло. Они дали мне что-то очень сильное. — Ее отяжелевшие веки то опускались, то поднимались.

Гаррет схватил стул и сел возле кровати.

— Кто звонил тебе, Каро?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты прекрасно знаешь. Ты быстро шла на поправку. Мы все думали, что через день-два ты уже будешь дома. А потом сестра сказала, что днем тебе позвонили…

— Дневная сестра такая сплетница.

Гаррет проигнорировал последнее замечание.

— И сразу после этого она обнаружила тебя в ванной с куском стекла в руке.

— Все вышло случайно. Я разбила стакан…

— Перестань, Каро. Это не было случайностью. Кто звонил тебе? — повторил Гаррет, а когда она не ответила, сказал: — Я знаю, это был местный звонок, значит, кто-то из Иствика. Что, бога ради, могло так напугать тебя? Расскажи мне.

Каролина улыбнулась.

— Ах, Гаррет, мой Белый рыцарь. Ты всегда вставал между мной и папой, когда у меня были неприятности. Какие бы трудности ни возникали, я всегда могла рассчитывать на тебя. Ты единственный близкий для меня человек в семье.

— Не пытайся заговорить мне зубы. Пора рассказать, наконец, что происходит.

— Понимаешь, — медленно, невнятно проговорила Каролина, — я совершила ошибку, с которой не могу жить.