– Зайдем на пять минут. Сессия закончилась, там наверняка одна эта фанатичка и отирается. А потом придумаем, куда двинуть.

От такой экскурсии не в силах отказаться ни один человек моложе тридцати лет, когда нервам еще полезна щекотка. Кроме того, Игнат и в морг потащился бы, лишь бы выиграть часок на размышления о том, на какой бар у него хватит денег. Или вообще томно попросить: «Давай сегодня просто погуляем, надышимся выхлопными газами, после увиденного мне не по себе».

– А меня пустят? – только и поинтересовался он.

– Внизу охранники сидят. Но по моему студенческому вдвоем прорвемся.

– Анатомичка – это трупы в холодильниках?

– Не бойся, трупы в подвале в бассейне с формалином. Под металлической крышкой. К сожалению, лекционный зал наверняка закрыт. Он круглый, с галереей, старинный – чудо. Но Юлька может быть в музее. К кунсткамерам нормально относишься? В смысле к уродцам в банках? К скелетам?

– Н-н-нормально, – промямлил Игнат Смирнов. И с надеждой спросил: – А если не в музее?

– Тогда он тоже закрыт. Лето, восемнадцать ноль-ноль, сам понимаешь. Придется тебе довольствоваться комнатой для занятий. В ней только столы со стульями, на которые рассаживаются студенты, когда опрос, ну, словом, теория. По стенам антикварные шкафы, не беспокойся, с бумагами и книгами. А посередине – металлические столы, ты в кино такие видел. Правда, Юлька вполне может препарировать…

– Что?

– Ладно, если препарирует, подождешь меня в коридоре. Знаешь, у нас в группе на первом практическом занятии только мальчикам становилось плохо. А девчонки все хоть бы скривились. У тебя душа нежная, актерская. Пощадим уж ее. Сознание ведь теряют неожиданно для себя. Не обидишься?

– Нет. Спасибо за заботу. – В голосе Игната мешались радость и недовольство, густые темные брови хмурились, но не слишком выразительный рот улыбался. – Слушай, Маша, а кем наполняют этот бассейн с формалином?

– Бродягами невостребованными. Не поддающимися опознанию изуродованными. Но они долго в формалине плавают, прежде чем на стол попасть. Моя мама когда-то в юности ждала подружку возле анатомички. И увидела открытый грузовик. Из кузова доставали синие обнаженные мертвые тела и вносили в «парадные двери». Представляешь, их тогда даже в пакеты не упаковывали. Она развернулась и убежала.

Маша старалась не дать прорваться на лицо покровительственной улыбке, и от этих стараний ее губы складывались в ехидную ухмылку. Но Игнату было не до девичьей мимики.

– А изуродованные-то трупы вам зачем?

– Мы же внутренние органы изучаем. И еще из них препараты делают – отрезают, скажем, руку. Кстати, такие, как Юлька, к которой мы топаем. Она хирургом хочет стать.

– Понял, понял, – умоляюще сообщил парень, вполне готовый грохнуться в обморок прямо на асфальте.

«Ох, Елена, за что ты меня терзаешь? Внутренности, отрезанные руки, ноги, головы. Да мне теперь стоять рядом с ней боязно», – смело подумал он. А Маша, наивно решившая, что привела Игната в невыразимый восторг, поэтому он и замолчал, мечтательно жмурилась на теряющее яркость солнце. Так и добрались до места с трясущимися поджилками – у него от страха, у нее от счастья.

Двое немолодых мужчин курили на крыльце возле распахнутой двери круглой старой анатомички, которая так приятно смотрелась в окружении мощных стволов и необозримых крон давным-давно живущих возле нее деревьев.

– Нас там Юля Титова ждет, отдадим ей книгу и сразу назад, – сказала Маша, демонстрируя одновременно атлас и студенческий билет.

– Там никакой Юли нет. И не было. Лаборантки ушли в четыре. С час назад принесло Надеину. Только что к ней студент поднялся. Но она просила не мешать.

– Юлька хоть бы позвонила, сказала, что все отменяется, – проворчала Маша. Но не сдалась: – Тогда мы атлас оставим Ирине Алексеевне, она Юле передаст. Пока они там со студентом здороваются, мы уже исчезнем.

Один из охранников равнодушно махнул рукой. Молодые люди поспешно нырнули в небольшой холл. Справа была низкая арка с толстенными стенами. «Наверное, там трупы и хранят, пока не искромсают», – решил Игнат. Слева еле примостился стол, на котором не было мониторов – сторожили объект по старинке. Прямо по ходу начиналась лестница наверх. Ступени были устланы линолеумом, но отполированные тысячами ладоней широкие перила покоились на великолепных резных деревянных столбиках. «Жалко, что лекционный зал заперт, – вдруг подумал гость. – Аура тут какая-то точно есть». Они уже поднялись на лестничный пролет и оказались на площадке.

– Подожди, Маша. Ты правда гипнозом не владеешь? Как убедительно у тебя вышло: показала один билет, упорно говорила «мы» вместо «я». И они на меня даже не взглянули, – сказал Игнат, останавливаясь.

Более опытного человека вряд ли удивило бы, что разглядывание в упор высокой стройной девушки с серыми глазами и пышными русыми волосами стареющим мужикам доставило удовольствие, несравнимое с видом документов Игната. Но у Маши опыта было еще меньше, чем у спутника. И она серьезно, почему-то тоже шепотом ответила:

– Мама называет это даром убеждения, она романы пишет. Моя бабушка заговаривала боль. А у меня, когда еще талонами пользовались и их все кому не лень проверяли, был один старый, потрепанный, кажется, трамвайный. Я в любом виде транспорта протягивала его контролеру, смотрела в глаза и уходила. Ни разу не задержали. Пойдем.

«Тогда не смотри ей в глаза», – предупредил сам себя здравомыслящий и современный актер Смирнов. Вероятно, та самая аура места слишком сильно на него действовала.

Они одолели еще пролет. С очередной круглой лестничной площадки просматривался описанный Машей зал, в котором теорию проверяли практикой со скальпелем в руке. Полному обзору мешали две большие колонны по бокам входа. Тут Маша неожиданно метнулась за ту, из-за которой был виден дальний конец помещения, и прижалась к ней, зажав правой рукой рот себе, а левой Игнату. Парня очень выручила привычка к импровизациям партнерш. Особенно на пробах, когда и ты и она случайно услышали в коридоре треп чьих-то ассистенток: «И чего опять нагнали людей, которые совсем не подходят? Нужны блондин и брюнетка лет сорока, а тут брюнет и блондинка вдвое моложе». Вот тогда пара неподходящей масти и позволяла себе хулиганить перед камерой. Взять не возьмут, так хоть оторваться, раз уж явились, можно. Поэтому он не удивился, когда девушка распечатала им обоим губы, присела и потянула его за рукав, дескать, спрячься. Игнат не оказывал сопротивления женщинам и в более забавных ситуациях. Тут они очутились в положении глаза в глаза. В Машиных не стоял, а бешено метался ужас. Психика Игната вытворила нечто несусветное. Прежде всего – самозащита: Маша вдруг отдалилась и уменьшилась, будто он перевернул бинокль. Затем актер испытал потребность встать во весь рост, войти и набить рожу тому, кто так ее напугал. Возможно, даже не за испуг, а за то, что заставил Игната все-таки встретиться с ней взглядом. «Опомнись, ты же не контролер, штрафующий «зайцев». Да и вряд ли она тебя видела, когда смотрела», – наскоро утешил себя Игнат. И осторожно слегка высунулся. Маша тоже.