Конечно, знай она меня на самом деле так хорошо, как думала, она бы всадила в меня нож и бросилась со всех ног прочь, однако важная часть жизни состоит в поддержании наших иллюзий. Я промолчал, и чудно успокаивающая рутина завтрака продолжилась. Позволить кому-то за собой ухаживать — подлинное удовольствие, особенно когда этот кто-то — истинный профессионал на кухне. Я не против даже выслушивать сопутствующее ухаживаниям щебетание.

Коди и Эстор присоединились к нам, когда я пил вторую чашку кофе. Дети уселись бок о бок, с одинаковыми сонными и недоуменными физиономиями. Без кофе им потребовалось несколько минут на осознание того факта, что они уже в общем-то проснулись. Как обычно, первой тишину нарушила Эстор.

— Сержанта Дебби показали по ТВ, — сказала она. К Деборе Эстор с некоторых пор начала относиться со странным и благоговейным почтением (как раз с тех пор, как девочка узнала, что у сержанта есть оружие, а еще она командует могучими полицейскими в униформе).

— Работа у нее такая, — заметил я, осознавая, что лью воду на мельницу героического образа моей сестрицы, достойной всяческого поклонения.

— А тебя почему никогда не показывают, Декстер? — осуждающе вопросила Эстор.

— Я в телевизор не хочу, — ответил я, и девица уставилась на меня, словно я только что предложил запретить продажу мороженого. — Ну да, не хочу. Представь, если бы все знали, как я выгляжу. Даже по улице не пройдешь — все будут пальцами показывать и перешептываться за спиной.

— На сержанта Дебби никто не показывает, — возразила она.

Я кивнул.

— Еще бы! Кто посмеет? — Эстор явно собиралась что-то возразить, но я шумно отставил свою чашку и встал из-за стола. — Ну, все, я на работу, защищать добропорядочных сограждан!

— С микроскопом никого не защитишь, — заявила Эстор.

— Хватит, Эстор, — вмешалась Рита и поспешила ко мне с поцелуями, на этот раз в лобик. — Надеюсь, ты поймаешь убийцу, Декстер.

Я и сам весьма надеялся. Четыре жертвы за день как-то слишком уж рьяно, даже на мой вкус. По городу непременно разольется параноидальная подозрительность, и тогда мне будет нелегко предаваться собственным спокойным играм.

Итак, на работу я отправился с твердым намерением вершить правосудие. Конечно, любые попытки добиться справедливости должны были вначале преодолеть дорожное движение, ведь водители в Майами давным-давно превратили простую задачу перемещения из пункта А в пункт Б в опасную игру на скорость, в состязание автомобильных бамперов. И даже еще интереснее, ведь правила у каждого автолюбителя свои. К примеру, еду я в плотном потоке машин по скоростной трассе, и тут вдруг из машины на соседней полосе отчаянно сигналят. Оборачиваюсь посмотреть, а там мужик как заорет: «Maricôn!»[23]— потом подрезал меня, протиснулся вперед и прибавил газу.

Понятия не имею, что на него нашло. В общем, я только помахал рукой вслед какофонии гудков и воплей, а его машины уж и след простыл. Симфония «Час пик в Майами».

На работу я приехал чуть раньше положенного, однако в управлении уже кипела бурная деятельность. В жизни не видел столько людей в зале для пресс-конференций… по крайней мере можно было предположить, что это люди, хотя с журналистами никогда не угадаешь. Но до конца я осознал всю серьезность нашего положения только тогда, когда разглядел, сколько тут собралось камер и микрофонов.

Дальше — больше: коп в униформе загородил мне проход к лифту и пропустил только после того, как я продемонстрировал свое удостоверение, хотя мы с этим парнем были немного знакомы. Хуже того: когда я наконец добрался до лаборатории, то обнаружил, что Винс и вправду притащил пакет круассанов!

— Ну и ну… — изумился я, разглядывая крошки на рубашке Винса. — Да я же просто пошутил!

— Знаю, — отозвался он. — Но я подумал, это, типа, стильно, вот и… — Мой коллега пожал плечами, отчего на пол густо посыпались крошки от круассанов, и добавил: — Их с шоколадом делают… А еще с ветчиной и сыром.

— В Париже, кажется, такого не одобрят, — заметил я.

— Где тебя носило?! — рявкнула у меня из-за спины Дебора и выхватила из пакета круассан с сыром и ветчиной.

— Некоторым и поспать иногда требуется, — объяснил я.

— А некоторым спать некогда! — возмутилась сестра. — Потому что некоторые пытаются работать, несмотря на камеры повсюду и журналюг из чертовой Бразилии и черт еще знает откуда!.. Эй, а это что за?..

— Пончик по-французски, — пояснил я.

Дебс швырнула недоеденный круассан в ближайшую корзину для мусора, но промахнулась.

— Гадость какая!

— А с джемом хочешь попробовать? — Винс предложил ей свою надкусанную порцию.

Дебора и глазом не моргнула.

— Прости, этим я не наемся, — отказалась она и схватила меня за руку. — Пошли!

Сестра притащила меня на свое рабочее место и плюхнулась на стул. Я присел на раскладной стульчик у ее стола и приготовился к любым возможным выплескам эмоций.

Атака последовала в виде кипы газет и журналов, которыми Дебора принялась швырять в меня, приговаривая:

— «Лос-Анджелес тайме», «Чикаго сан-таймс», дебильный «Нью-Йорк тайме», «Шпигель», «Торонто стар»!

Газеты погребли меня почти с головой и едва не задушили, но я все же успел схватить сестру за руку, когда она размахнулась экземпляром «Карачи обсервер».

— Дебс, — взмолился я, — не надо в лицо, и так плохо видно!

— Мы по уши в дерьме, — объявила она. — По уши в дерьме, и даже хуже!

Честно говоря, не знаю, что может быть хуже, чем оказаться по уши в фекалиях, особенно памятуя о том случае в школе, когда Рэнди Шварц запустил фейерверк в полный унитаз и мистеру О’Брайену пришлось уйти домой пораньше, чтобы переодеться. Но Дебс, очевидно, была не намерена предаваться теплым воспоминаниям, хотя мы с ней оба одинаково не любили мистера О’Брайена.

— Я и сам догадался, — произнес я. — Учитывая, что Мэттьюс вдруг сделался невидимкой.

— Его не слышно, не видно, — хмыкнула она.

— Вот уж не думал, что когда-нибудь нас так прижмет, что капитан от репортеров будет бегать…

— Четыре трупа за день! — выплюнула Дебора. — Да еще такие неслыханные! И все это на меня вешают!

— Зато ты отлично смотрелась в телике, — ободряюще заметил я.

Сестра отчего-то вдруг с силой треснула по пачке газет у себя на столе — так, что еще несколько экземпляров упали на пол.

— Я вообще не хочу в телевизор! Мэттьюс, сволочь, кинул меня львам! В целом мире нету хуже, сволочнее, говнистей новости, чем эта! А мы ведь еще даже фотографий трупов не публиковали! Все каким-то образом прознали, что в городе творится странное; мэр бьется в истерике; даже губернатор, черт его дери, в истерике! И если лично я не разберусь во всем этом дерьме к обеду, то всю Флориду смоет в океан, а меня — в первую очередь!