Над свалкой со свистом пронеслась метла. Добрый старый Свартальф! Он удрал только для того, чтобы вернуть нам средство передвижения. Я видел, как он подлетел к двери, за которой находился ифрит, и как он поднялся, покачиваясь, готовый встретить следующую волну сарацин.

Но они все еще пытались совладать со своим боссом.

Я согнулся, обрел дыхание и встал. Смотрел, обонял, слушал. Мой хвост, казалось, горел в огне. Половины хвоста как не бывало.

Пистолет-пулемет завел свою прерывистую песню. Я услышал, как клокочет кровь в легких эмира. Он был силен и умирал долго.

«Вот и тебе конец, Стив Матучек, — подумал сидевший во мне человек. — Они сделают то, с чего должны были начать в первую очередь. Встанут внизу и начнут поливать тебя огнем. А каждая десятая пуля — серебряная…»

Эмир упал и, разинув пасть, испустил дух. Я ждал, когда его люди очухаются и вспомнят обо мне.

Над лестницей на помеле появилась Джинни. Ее голос доносился откуда-то издалека:

— Стив! Сюда! Скорее!

Я ошеломленно помотал головой, пытаясь понять, что означают эти слова. Я был слишком измотан, был слишком волком. Она сунула пальцы в рот и свистнула. Это до меня дошло. С помощью ремня Джинни втащила меня себе на колени и крепко обхватила. Управлял помелом Свартальф. Мы вылетели в окно на втором этаже и устремились в небо.

На нас набросился оказавшийся поблизости ковер-самолет. Свартальф добавил скорости, наш «Кадиллак» оставил врага далеко за кормой, и тут я отключился…

Когда я пришел в себя, то лежал ничком на койке в больничной палате. Снаружи сиял яркий дневной свет. Земля была мокрая и дымилась. Когда я застонал, в палату заглянул медик.

— Привет, герой, — сказал он. — Лучше пока так и лежи. Как ты себя чувствуешь?

Я подождал, когда ко мне полностью вернется сознание. Потом принял от него чашку бульона.

— Что со мной? — прошептал я (меня уже, разумеется, превратили в человека).

— Можно считать, что твои дела не так уж и плохи. В ранах завелась кое-какая инфекция — стафилококки, — та разновидность, что поражает и человека, и собакообразных. Но мы вычистили наглых зверушек с помощью нашей антибиотической техники. Помимо этого — потеря крови, шок и застарелое нервное истощение. Через неделю-другую будешь в полном порядке.

Я лежал, размышляя. Мысли тянулись медленно и лениво. И в основном касались того, как восхитителен на вкус этот бульон. Полевой госпиталь не может таскать с собой оборудование, от которого дохнут бактерии. Зачастую у госпиталя нет даже добавочных анатомических макетов, на которых хирург мог бы отработать симпатические операции.

— Какую технику вы имеете в виду? — спросил я.

— У одного из наших парней Злой глаз. Он смотрит на микробов в микроскоп.

Дальше я не спрашивал. Знал, что через несколько месяцев «Ридерз Дайджест» посвятит этому случаю лирическую тянучку. Меня мучило другое.

— Атака началась?

— Ата… А, это! Она состоялась два дня назад, уважаемый Рикки-Тикки-Тави. Тебя в это время хранили под одеялом. Мы швабрим их по всему фронту. Последнее, что я слышал, — то, что они уже добрались до линии Вашингтона и продолжают драпать.

Я вздрогнул и провалился в сон.

Меня не мог разбудить даже голос врача, который что-то громко диктовал своей пишущей машинке…

Джинни пришла на следующий день. На ее плече ехал Свартальф. В открытую дверь палаты бил солнечный свет, и поэтому волосы Вирджинии отливали медью.

— Здравствуйте, капитан Матучек, — улыбнулась она. — Как только освободилась, сразу же пришла узнать, как вы себя чувствуете.

Я приподнялся на локтях. В воздухе мелькнула сигарета, которую предложила мне Вирджиния; затем сигарета оказалась у меня в зубах, и я медленно сказал:

— Брось эти церемонии, Джинни. Мы с тобой, конечно, пока не на свидании, но, думается, мы знакомы в достаточной степени.

— Да.

Она присела на койку и погладила меня по голове. Это было восхитительно. Свартальф замурлыкал, и мне захотелось ответить тем же.

— Что с ифритом? — спросил я после паузы.

— По-прежнему в бутылке. — Она рассмеялась. — Сомневаюсь, что удастся когда-нибудь извлечь его оттуда. Если даже предположить, что кому-нибудь этого захочется.

— Но что ты сделала?

— Просто применила на практике принцип дедушки Фрейда. Если когда-нибудь об этом напечатают в газетах, на меня ополчатся все приверженцы Юнга, сколько их есть в нашей стране… Но это сработало. Я копалась в его воспоминаниях, разбиралась в иллюзиях и скоро обнаружила, что у бедного ифрита гидрофобический комплекс. Не водобоязнь, связанная с бешенством, а просто страх воды, мой Пират…

— Можешь называть меня Пиратом, — проворчал я, — но если назовешь Фидо, тогда гладь по голове.

Она не спросила, с какой стати я настолько самонадеян, что претендую и далее на ее ласку. Это меня воодушевило. Правда, она залилась румянцем, но тем не менее продолжала:

— Получив ключ к его личности, я нашла простой способ сыграть на этом комплексе. Я объяснила ему, насколько распространено это вещество — вода — и как трудно от него избавиться. Он приходил в ужас все больше и больше. Когда я сказала, что тела живых существ, включая его собственное, содержат около восьмидесяти процентов воды, — дело было сделано. Он заполз в бутылку и впал в полную прострацию.

Она помолчала и добавила задумчиво:

— Мне хотелось оставить его у себя. Я бы поставила бутыль на каминную полку. А так я просто напишу небольшую статью об использовании психиатрии в военном деле…

— Неужели бомб, драконов, использования вервольфов и прочей придуманной нами дряни еще недостаточно? — с тоской спросил я.

Бедные, незатейливые стихийные духи! Мы их считаем злодеями, но им следовало бы поучиться у человеческой расы!

Что касается меня, то я мог представить, с какими неудобствами сопряжена женитьба на ведьме, но…

— Поцелуй меня…

Что она и сделала…

* * *

У меня не очень-то много осталось сувениров от этой войны. Это поганое время, и лучше о нем не вспоминать. Но один подарок на память все-таки со мной: когда я превращаюсь в волка, хвост у меня обрубленный… А когда я человек, то при сырой погоде стараюсь не садиться.

За это я получил «Пурпурное солнце»!

Не много, черт возьми…

Теперь мы добрались до одной из интермедий. Я проскочу по ней быстро. По остальным (позже) — тоже. Зачастую они были для нас — для Джинни и меня — более интересными и важными, чем те эпизоды, когда на сцену выступает Враг. Подлинное дело человека — не борьба, не опасности, не мелодрамы. Подлинное дело — работа. Особенно если человеку повезло и то, что он делает, доставляет ему удовольствие. Подлинное дело — это отдых и развлечения, встреча с любовью, создание семьи и неожиданные, но приятные маленькие приключения.