— Чёрт возьми! Чёрт возьми!..

— Иногда связь пробивает, но обещать, сами понимаете, ничего нельзя.

— Сядь в коммутаторной — и жди. Может, объявится хоть кто-то: нарком, его заместители, начальник управления, командующий 5-й армией — сразу дай мне знать! Дело особой государственной важности.

— Сейчас, Иван Иванович, все дела такие, — философски рассудил Дробный.

Симпатичная телефонистка спокойно дремала у приборной доски.

Когда Проскурин передал ей просьбу Ковальчука, она что-то покрутила, чем-то пощёлкала и вдруг вполне отчётливо услышала голос, не узнать который было трудно, ибо он принадлежал не кому-нибудь, а наркому госбезопасности УССР товарищу Мешику.

— Павел Яковлевич! Это капитан Ковальчук! — выхватив трубку, заорал в микрофон Иван Иванович. — В районе Свитязя враг замышляет нечто очень странное…

— Иди ты в задницу со своим Свитязем! Где Ковельский гарнизон?

— Не могу знать… Передаю трубку лейтенанту госбезопасности Проскурину.

— Товарищ нарком, часть наших войск защищает город, часть по приказу командования сегодня утром выдвинулась в Луцком направлении, чтобы по пути соединиться с подразделениями пятой армии, отступающими от Владимира-Волынского и Локач, — бойко отрапортовал тот.

— Вернуть! Немедленно вернуть! — рассвирепел Мешик. — Луцк вчера сдали немцам.

— Есть вернуть! — по инерции ляпнул Дробный, после чего положил трубку и тяжело вздохнул, ибо как выполнить приказ, он конечно же не знал.

Ковальчук ещё требовал организовать ему встречу с партийным активом Ковеля, но после того, как Проскурин признался, что чуть ли не все руководители города и района сбежали в Киев ещё в первый день войны прямо с пикника, который они по поводу выходного дня устроили в лесу между Ковелем и Маневичами[17], куда добирались личным поездом, наконец угомонился и теперь спокойно сидел рядом с телефонисткой, обхватив двумя руками вдруг потяжелевшую голову.

Он наконец чётко осознал, что кроме как на себя самого рассчитывать в такой ситуации больше ни на кого не приходится, и собрался в дальнейшем действовать строго по обстоятельствам, исключительно в порядке личной инициативы.

Дверь скрипнула, и на пороге кабинета, в котором стоял коммутатор, появился высокий мужчина, загородивший своими широченными плечами весь проём, один из руководителей Ковельского городского отдела НКВД Загорулько.

— Иван Иваныч, дорогой, какими судьбами?

— Да вот, пробегал случайно мимо…

— Пошли ко мне, посекретничаем.

— Давай, я только этого и ждал.

25. Ковель, районный отдел НКВД, 26 июня 1941 года

— Хреновы наши дела, Митя…

— Я это давно понял.

— Прёт немец так, что волосы встают дыбом. Танк за танком, машина за машиной… Небо черно от самолётов, а наши, сталинские, соколы где, я спрашиваю?

— Где, где, в… Короче, сам знаешь, в каком месте.

— Точно…

— Под Ковелем, в Велицке[18], до войны аэродром был — мощь! Ни одна машина взлететь не успела. Все немец на земле раздолбал.

— Я с полсотни километров пешком шёл. Организованного сопротивления нигде не наблюдается. Красноармейцы по кустам прячутся, в бой идти не хотят. А всё потому, что связь отсутствует, взаимодействие между войсками.

— Спору нет — лучше нашего они к войне подготовились. Накануне вторжения просто забросали район диверсантами, кстати говоря, из числа нашего с тобой брата, украинцами по национальности. Те такую бурную деятельность развили, что просто капец. Ни одного целого столба не оставили. Кабеля телефонисты менять замахались.

— Ты, Митя, уходи с нашими войсками, а я дома останусь. Затихарюсь ненадолго — и за работу.

— Какую?

— Буду организовывать подполье, согласно предписаниям нашей организации. А ты, когда окажешься в безопасном месте, добейся встречи с самым большим начальством, Мешиком или, может быть, даже Берией. Назовёшь три фамилии. Запомни: Селезнёв, Штольце, Липке. Скажи, что все они здесь — на Свитязе. Для чего — пытается разобраться Ковальчук, понял?

— Так точно.

— Заинтересует — пусть сразу присылают связника.

— Куда?

— В Кашовку. Я буду там.

— Понял… Оружие у тебя есть?

— Нет. Сдал Сурженко. Так спокойнее. А вот бумагу мне какую-нибудь на всякий случай выпиши.

— Пропуск?

— Типа того… Да посерьёзнее: оказывать всяческое содействие…

— Не положено. Только в установленной форме.

— Хорошо. Как сделаешь, так и будет. Печать не забудь поставить: районный отдел НКВД. Чтобы солидно было!

— Сделаем.

— Заранее благодарен.

— Не за что. Ты того, держись, Ваня… А я дойду, можешь не сомневаться, и всё в точности передам кому следует.

— Не сомневаюсь. Иначе б не сказал тебе ничего.

26. Ковель, 27 июня 1941 года

Общими силами Ковальчуку собрали котомку. Буханка хлеба и добрый кусок сала — что ещё надо украинцу для полного счастья?

На выходе из Ковеля стоял КПП.

Совсем юный лейтенант-пехотинец, недавно определённый в комендантскую службу, как раз поднял шлагбаум, пропуская большую группу красноармейцев.

— Куда это они? — с равнодушным видом справился чекист, то ли пытаясь что-то уяснить для себя, то ли проверяя бдительность молодого офицера.

— А вам-то что? Документы! — показал зубы тот. — Не мирное время, как-никак, — война!

— Держите…

— «Гражданину Ковальчуку Ивану Ивановичу разрешается передвижение по городу Ковелю и Ковельскому району с 6:00 до 22:00…» Что, из тюрьмы освободились?

— Нет.

— Почему тогда гражданин, а не товарищ?

— Форма такая…

— «Заместитель начальника городского отдела НКВД Загорулько». Нет, вы точно уголовник. Или, может, буржуазный националист?

— Ну, зачем так, товарищ лейтенант? Может, я выполняю какое-то особое задание?

— Непохоже! Кто вам выписал пропуск?

— Лично лейтенант Загорулько.

— Имя-отчество?

— Дмитрий Евстафиевич.

— Как он выглядит?

— Два метра ростом. Косая сажень в плечах. Похож?

— Так точно. Можете идти, товарищ.