Я быстро забаррикадировал дверь несгораемым шкафом и двумя диванами и только потом ответил:

— Да, очень красиво… Особенно мне нравится художественное оформление.

— Оформление?.. — переспросил Степан Федорович, изумленно разглядывая громадный портрет Адольфа Гитлера, висящий над длинным столом в том месте, где во всяких уважающих себя государственных учреждениях должен висеть портрет действующего президента.

— Послушайте, — проговорил мой клиент, переводя взгляд с портрета фюрера на укрепленный в углу флаг со свастикой, — вам не приходит в голову, что.. . что-то странное происходит?

— Поразительная проницательность! — проворчал я, подтаскивая тяжеленный стол к двери. — Помогли бы лучше!

— И еще мне показалось, — продолжал рассуждать вслух Степан Федорович, — что там, в зале, актеры дрались вовсе не понарошку. Эти вот древнерусские ратники были очень.. . гм.. . убедительными. Да и фашисты выглядели совсем как настоящие…

— Они и есть настоящие! — заорал я, не в силах больше сдерживаться.

— То есть как?

— Он еще спрашивает!

— Простите, но я не понимаю, — обиженно выговорил Степан Федорович. — И нечего на меня кричать, между прочим. Поясните толком, в чем дело?

Дверь дрогнула под дробью ударов.

— Штирлиц! — раздался встревоженный голос рейхсмаршала Геринга. — Вы здесь? Открывайте, какого черта… Фюрер волнуется! Вы живы? Вас похитил этот странный тип в американских штанах? Штирлиц! Нам всем головы поснимают, если с вами что-нибудь случится! Гром и молния! Не смейте помирать! Слышите или нет, чтоб вы сдохли?

— Чего молчите? — подтолкнул я Степана Федоровича. — Вас зовут, между прочим.

— Меня? Нет уж, я с ними больше не играю! В смысле — в одном спектакле. Варвары какие-то, а не актеры. Я не Штирлиц! — закричал мой клиент. — Да и вы не Геринг! Хватит придуриваться!

— Я придуриваюсь? Гром и молния, Штирлиц, перестаньте валять дурака! Там, внизу такая мясорубка закрутилась! Ой… не могу с вами больше говорить, у меня… кажется, заворот кишок от этих дурацких штабных карт… бумага, понимаете, плотная, краски жирные, на свинце… И к тому же… Гром и молния!

За дверью отшумела короткая свалка. И раздался голос длиннобородого ратника:

— Князь, отворись!

— Это, кажется, снова к вам, — сообщил я. Бледный Степан Федорович трясущимися руками снял фуражку и вытер вспотевший лоб.

— Отворись, князь!

— Ничего не понимаю… Какой князь? Какой Штирлиц? Ни за что не открою!

— Видели мы, задерживает тебя увалень рогатый, князь…

— Сам увалень! — не удержавшись, крикнул я.

— Невежливый и беспартийный…

Псы чистилища! Я представил себе вооруженного булавой ратника в кольчуге, укоряющего меня за беспартийность, и мне стало дурно. Всему же есть предел! Я так скоро с ума сойду. Хорошо Степану Федоровичу, он, кажется, все еще думает, что находится в театре, где все актеры по непонятной причине временно помешались… Так, спокойно, Адольф, спокойно… Главное — передохнуть немного и все обдумать.

В дверь замолотили — кажется, топорами.

— Отворись, князь, времени мало!

— Ни за что! — в один голос крикнули мы со Степаном Федоровичем.

— Навались, друже!

Бах! Дверь таки слетела с петель. Баррикада обрушилась. Клиент мой проворно нырнул мне за спину, а я остался стоять посреди кабинета. Что мне еще оставалось делать? Мне спины для укрытия не нашлось…

Их было трое. Всего трое! Пара вооруженных мощными секирами могучих воинов в полном боевом облачении, включающем островерхие шлемы и громадные четырехугольные щиты, и длиннобородый старикан тоже неслабого телосложения, но в простой кольчуге и с револьвером в правой руке. Увидев меня, длиннобородый, ринувшийся было вперед, притормозил.

— Чего надо? — грозно спросил я. — Ты кто такой?

— Я — воевода Иван Златич! Уйди с дороги, рогатый, — прорычал он. — Отдай нам нашего князя!

Всего трое! Приободрившись, я сунул руки в карманы и нагло отставил ногу:

— И не подумаю. А, кстати, с какого перепуга он ваш?

— Да! — высунулся из-за моей спины Степан Федорович. — Он не подумает! И если вы, граждане артисты, не опомнитесь и не будете вести себя как все цивилизованные люди, я прямо отсюда позвоню в милицию!

— Зачем в милицию? — мотнул я головой. — Я им сейчас сам накостыляю…

Ратники попятились.

— Скоморох! — завопил вдруг длиннобородый, целясь в меня из револьвера. — Ряженый! Никакой он не бес, друже, поскольку партия и правительство всю нечисть запретили как религиозную пропаганду! Тьфу, пропади! Тебя не существует!

— Это вас не существует! — взорвался я. — Подумать только — рейхсканцелярия и древнерусская дружина в одном флаконе… то бишь в одном временно-пространственном периоде! Бред! Наваждение! А ну, Степан Федорович, рявкни на них что-нибудь по-своему, по-княжески!

— Вон! — испуганно тявкнул мой клиент и поспешно добавил: — Пожалуйста…

— Княже! — У длиннобородого вытянулось лицо. — Нас — вон? Нас? Не своими словами ты говоришь, заморочил тебе светлу голову этот… это… Ведь не серьезно ты говоришь…

— Серьезно! Уходите!

— Нет! Нет! — схватился за голову воевода Златич. — Не верю я, что князь мой меня обманывал! Неужто все слова твои — ложь? А как же наша машина?..

— Какую вам еще машину? — воскликнул я. — Машину они захотели! Темнота средневековая! Телеги мало?

— Машинку бы нам… Князь, ведь обещал же нам «Машину смерти»! На прошлом партсобрании!

— А-а… — вдруг просветлел лицом Степан Федорович. — Я все понял! Это у вас капустник, да? Розыгрыши! То-то я смотрю, будто свихнулись все… Оригинальный народ вы — артисты!

— Все! — закричал я. — Хватит, надоело! У меня сейчас мозги закипят! Свали отсюда, борода козлиная, а не то…

Длиннобородый зашлепал губами, очевидно пытаясь выговорить ответное оскорбление. Зато быстро нашлись с достойным ответом ратники. Оскалившись и ощетинившись секирами, они, словно десантники в люк вертолета, прыгнули в комнату, едва не сшибив длиннобородого с ног.

В принципе, на подобный итог разговора я и рассчитывал; поэтому и не растерялся. Чтобы Степан Федорович не мешался под ногами, я просто отфутболил его в дальний угол — и тут же пригнулся, ощутив, как свистнула над бейсболкой остро наточенная секира.

Что такое для тренированного беса оперативного сотрудника два тяжеловооруженных ратника? Тьфу… Вначале я немного размялся, чтобы воины, гоняясь за моей нечистой персоной, порубили в щепки столы и кресла. Освободив таким образом помещение, я ускорил темп передвижения — дал ратникам возможность для разгона — и на секунду притормозил у открытого окна. Воин, успевший первым, замахнулся на бегу, получил подножку и, увлекаемый тяжелой секирой, рыбкой нырнул через подоконник, вышибив раму. Товарищ его, раскусив мой маневр, действовал более осмотрительно. Решив поразить цель на расстоянии, он метнул в меня сначала щит, а потом секиру. Однако проницательность прирожденного бойца воину не помогла нисколько. Когда щит с секирой исчезли в заоконной дали, мне никакого труда не стоило отобрать у ратника короткий меч, скрутить и водрузить нападавшего на подоконник. Последний пинок — и дело сделано.