Лишь какой-то печальный Пьеро заметил меня и вернулся. Застыв предо мной и глядя в мое лицо как в зеркало, он принялся корчить такие странные гримасы и столь выразительно жестикулировать своими невероятно пластичными руками, которые двигались то медленно и плавно, то стремительно и резко, что эта призрачная пантомима в конце концов подействовала на меня заразительно и я с величайшим трудом сдерживал себя, чтобы не подражать нервической мимике моего бледного визави, - мои глаза то и дело пытались лукаво и заговорщицки подмигнуть, плечи судорожно вздрагивали, словно у марионетки, которую дергали за веревочки, уголки губ так и норовили искривиться в какой-то зловеще ироничной усмешке.

Потом этого меланхоличного неврастеника оттеснили в сторону другие нетерпеливо напирающие маски - все они вдруг воспылали неукротимым желанием во что бы то ни стало привлечь к себе мое внимание.

Однако лучше бы им этого не делать, ибо стоило мне только чуть пристальнее всмотреться в них - и ряженые уже казались какими-то мимолетными, эфемерными, нереальными... Отдельные, разрозненные, беспризорные звуки какой-то неуловимой мелодии, лились они из сокровенных уст, словно бусинки, скользя по шелковой нити, натянутой меж небытием и небытием...

Фантастические речения, обращенные ко мне, исходили уже не от книги - нет, это был глас! И он что-то хотел от меня... Вот только что?.. Как ни старался я, а понять не мог, и этот неведомый вопрос подобно каленому железу пытал мою душу.

Глас же, который изрекал эти чудные, воочию зримые глаголы, был каким-то мертвым, потусторонним, лишенным эха. Все

звуки мира сего имеют эхо, так же как всякая реальная вещь обладает тенью, и не одной, а множеством, больших и маленьких, но этот глас уже утратил свое эхо - сколь же глубока была та бездна времен, из которой он доносился, если даже эхо, не выдержав такого долгого пути, умерло по дороге?!

И я прочитал книгу до самого конца, а когда закрыл ее, то у меня было такое чувство, будто перелистывал не страницы, а бедный мой мозг, отыскивая там что-то важное, необходимое мне как воздух!..

Все изреченное сим гласом сокровенным я носил в себе с тех самых пор, как появился на этот свет, только знание это было предано забвению и сокрыто от меня вплоть до сегодняшнего дня...

Я поднял глаза...

Но где же человек, который принес мне книгу? Ушел?!

Он сам заберет ее, когда я закончу работу? Или я должен ее принести?

Но разве он оставлял мне свой адрес? Да как будто бы нет...

Я попытался восстановить в памяти его внешность, однако это мне не удалось.

Как по крайней мере он был одет? Стар или молод? А какого цвета его волосы и есть ли у него борода?

Ничего, абсолютно ничего не мог я вспомнить - все образы этого человека, которые создавало мое воображение, тут же сами собой расплывались, даже не успев толком оформиться в сколь-нибудь отчетливый портрет.

Пытаясь сосредоточиться и уловить хоть какую-нибудь достоверную деталь в облике незнакомца, я закрыл глаза и принялся кончиками пальцев массировать веки.

Ничего, ничего...

Я встал посреди каморки, повернувшись к дверям, - как тогда, когда он вошел, - и попытался мысленно шаг за шагом повторить все его действия: вот он минует выступ, образованный жилищем архивариуса, поднимается по выложенной красным кирпичом лестнице, читает табличку на моих дверях - так, «Атанасиус Пернат», - а сейчас... сейчас он входит...

Все напрасно - ни малейшей зацепки, ухватившись за которую мои память и воображение совместными усилиями могли бы воспроизвести внешность незнакомца.

Глядя на лежащую на столе книгу, пытаюсь представить руку, которая извлекла ее из кармана и протянула мне...

Ничего, никаких характерных примет: была ли она в перчатке или обнажена, в кольцах или нет, какая у нее кожа - упругая, молодая или старая, морщинистая?..

И тут мне пришла в голову странная мысль - это было как озарение, и я действовал не рассуждая: надел пальто и шляпу, вышел в коридор и, спустившись по лестнице на следующий этаж, направился обратно... Я шел ровно, не медля и не торопясь, подобно незнакомцу отмеряя каждый свой шаг, а когда открыл дверь, то увидел, что в моей каморке царит полумрак... Но ведь еще совсем недавно, когда я читал книгу, она была залита солнечным светом!

Как же долго в таком случае я находился в прострации, если даже не заметил, что уже смеркается!

Попробовал имитировать походку и выражение лица незнакомца - тщетно, в моей памяти не сохранилось ничего, ни единой отправной точки, моему воображению просто не на что было опереться, даже как выглядел этот неведомый человек, оставалось для меня загадкой.

И вдруг... Я даже предположить не мог, что такое возможно... Но факт есть факт, мое тело, мускулы, кожа помнили незнакомца, только держали это в тайне от сознания: тело двигалось помимо моей воли, ноги и руки совершали движения, которых я не собирался и не хотел делать, - казалось, они мне больше не принадлежали!..

Вскоре я убедился, что моя походка стала какой-то чужой, неестественно размеренной и в то же время судорожной, как у того, кто каждую секунду может со всего размаха рухнуть ничком, прямо на лицо, и, чтобы не упасть, вынужден делать следующий шаг...

Да, да, да, именно такой, падающей, была его походка!

Теперь и у моего сознания появилась точка опоры - это было его лицо: мертвенно-неподвижный, безбородый лик с

выдающимися скулами и раскосыми глазами накрыл мое лицо, похоронив под собой знакомые с детства черты.

Я осознавал и чувствовал это и тем не менее видеть себя не мог.

Но это не мое лицо! - хотел я в ужасе вскричать, по парализованные кошмаром голосовые связки не издали ни звука, хотел ощупать и сорвать эту жуткую, помимо моей воли навязанную маску, но рука, отказываясь мне повиноваться, опустилась в карман и... извлекла оттуда книгу...

Абсолютно тем же жестом, каким проделал это недавно незнакомец!..

Потом я вдруг оказался за столом, без шляпы, без пальто, и был снова самим собой... Это был я! Я, я, я!

Атанасиус Пернат!..

От ужаса лихорадочная дрожь сотрясала мое тело, сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди, но я внезапно с облегчением почувствовал: ледяные призрачные персты, еще несколько минут назад хищно погружавшиеся в мой мозг и настороженно ощупывавшие его, оставили меня наконец в покое.

И хотя в затылочной части черепа все еще ощущался потусторонний холодок, теперь я, по крайней мере, знал, каков этот таинственный незнакомец, и в любое мгновение, стоило мне только захотеть, мог снова почувствовать его в себе - или себя в нем? - однако воочию, так, как если бы смотрел со стороны, представить себе этот пугающе странный, неподвластный времени лик, становившийся вдруг моим вторым лицом, по-прежнему не могу и, наверное, не смогу никогда.