— Да. Он расспрашивал про маму и папу. Где они работают.

— И ты что?

— Я отвечала правду. Мама финансовый аналитик, она в семье главный добытчик, а папа, ну, он помогает детям, когда их родители расходятся.

— Ты уверена, что он больше ничего не говорил? Может, еще что-то вспомнишь?

— Ага, — без всякого энтузиазма произнесла она. — Еще он буркнул: «Не сработает».

— Не сработает? — Кэффри так и впился в нее взглядом. — Когда он это сказал?

— Перед тем как остановиться. Он сказал: «Не сработает, вылезай». Тогда я вылезла и сошла на обочину. Я думала, он мне отдаст мою сумку с футболкой, но он не отдал. Маме пришлось купить мне новую, потому что машину нам так и не вернули, да, мам? Мы купили футболку в школьной лавке. На ней есть мои инициалы и…

Кэффри выключился. Уставившись в одну точку перед собой, он размышлял над словами: Не сработает. Иначе говоря, что-то пошло не так. И парень дал задний ход. Так произошло с Клио, но не с Мартой. В этот раз все пошло по-другому. В этот раз угонщик не потерял самообладания.

В этот раз сработало.

9

К трем часам в облачной завесе появились прорехи здесь и там, и низкое солнце протянуло косые лучи к полям в северном уголке Сомерсета. Перед традиционным джоггингом Фли надела курточку со светоотражающими вставками. Свое дурацкое прозвище[3] она получила в детстве, потому что, по словам взрослых, вечно прыгала не глядя. А еще из-за своей несносной, бьющей через край энергии. Ее настоящее имя было Фиби. Она годами систематически старалась вытравить «Фли» из своего характера, но случались дни, когда ее энергия, казалось, была способна прожечь землю, на которой она стояла. В такие дни она прибегала к трюку, чтобы успокоиться. Бег трусцой.

Она бегала по дорожкам вокруг дома. Бегала до седьмого пота и волдырей на ногах. Мимо переходов через трубопроводы и полусонных коров, мимо коттеджей и особняков, мимо бравых офицеров, выходящих с базы Министерства обороны. Бывало, она бегала дотемна, пока все мысли и страхи не разлетались по ветру, так что в голове оставалось лишь одно желание — спать. Одно дело — быть в хорошей физической форме. И другое дело — проецировать это на душевное состояние.

Сворачивая за угол на последнем отрезке дистанции, она мысленно представляла себе, как «ярис» супругов Брэдли срывается с парковки, скрежеща тормозами. Она неотвязно думала о Марте на заднем сиденье. У Фли был приятель в полицейском участке Фрома, который дал ей прочесть показания Розы Брэдли. Там говорилось о том, что Марта переползла вперед, чтобы настроить радио на нужную волну, когда машина рванула с места. То есть она не была пристегнута. Отбросило ли ее назад? Угонщик, можно не сомневаться, не остановился, чтобы пристегнуть ее.

После разговора Фли с Джеком Кэффри уже прошло почти двадцать часов. Конечно, требовалось время, чтобы по тайным каналам новости из главного управления дошли до отдаленного подразделения, но если бы Кэффри ухватился за ее подсказку, скорее всего, она бы уже об этом знала. Мысль о том, что она дважды имела возможность донести свою версию о вероятной связи этих угонов, не давала ей покоя. Живи она в мире, где ее не прессует ее начальник и где можно действовать по собственному усмотрению, этого угонщика давно задержали бы и, значит, Марту вчера не похитили бы со стоянки супермаркета.

Она вошла в дом через гараж, забитый старым родительским оборудованием для дайвинга и исследования пещер. У нее рука не поднималась все это выкинуть. Поднявшись наверх, она сделала растяжку и приняла душ. В запущенном доме было тепло благодаря включенному отоплению, не то что на улице. Что думала об этом Марта? Когда до нее дошло, что этот человек не выпустит ее из машины? В какой момент она осознала, что судьба грубо швырнула ее в мир взрослых? Она плакала? Звала маму? Думает ли она сейчас о том, что может больше никогда не увидеть папу и маму? Маленькая девочка не должна задаваться подобными вопросами. Она еще не дозрела до того, чтобы разбираться в таких вещах. Она еще не успела обустроить в голове тайные уголки, где в случае чего можно укрыться от пугающих мыслей, как это делают взрослые. Какая несправедливость!

Когда Фли была маленькая, она любила своих родителей больше всего на свете. Этот скрипучий старый дом, слепившийся из четырех коттеджей кустарей-ремесленников, был ее семейным мирком. Здесь она выросла, и, хотя в деньгах они, прямо скажем, не купались, на жизнь было грех жаловаться: долгими растрепанными летними днями дети гоняли в футбол или играли в прятки в одичавшем саду, уходившем от дома вниз уступами. Главное, ее любили. Еще как любили. В те дни разлучиться с семьей, как это случилось с Мартой, было бы для нее равносильно смерти.

Но то было «тогда», а это «сейчас», огромная разница. Мама с папой уже на том свете, а Том, младший брат, сотворил такое, что дальнейшие отношения между ними невозможны. В принципе. Он убил женщину. Молодую женщину. К тому же красивую. Благодаря своей красоте она стала известной, хотя счастья ей это не принесло. Она лежит под грудой камней, в недоступной пещере рядом с заброшенным карьером, где ее погребла Фли в безумной попытке замести следы. Задним числом это выглядело как помрачение рассудка. От нее — нормального человека, на окладе, регулярно выплачивающего ипотечный кредит, — трудно было ожидать подобное. Неудивительно, что она жила с этой раздвоенностью и яростью в сердце. И потухшими глазами.

К тому времени, когда она переоделась, день уже шел к закату. Спустившись вниз, она открыла холодильник и уставилась на его содержимое. Полуфабрикаты. Еда для одиночки. Двухлитровый пакет молока с просроченной датой; кроме нее, больше к нему никто не притрагивался, а если неожиданно выпадала сверхурочная работа, то притронуться и вовсе было некому. Она закрыла дверцу и уткнулась в нее лбом. Как она до этого дошла — одна-одинешенька, ни детей, ни друзей, ни домашних животных. Старая дева в двадцать девять лет.

В морозилке лежала бутылка джина, и был лимон, нарезанный еще в воскресенье. Она налила джин в высокий бокал, по примеру отца, с четырьмя замороженными ломтиками лимона, добавила несколько кубиков льда и немного тоника. Накинула душегрейку из овечьей шерсти и с бокалом вышла на подъездную дорожку. Даже в холодные вечера она любила так стоять, потягивая джин и глядя, как в старом городке Бате, расположенном в долине на горизонте, зажигаются в домах огоньки. Просто так свой наблюдательный пункт она не уступит. Во всяком случае, без борьбы.

Солнце преодолело последние несколько градусов, остававшихся ему до горизонта, и послало на прощанье яркий сноп оранжевых лучей. Фли прикрыла ладонью глаза, щурясь на светило. В западной стороне, у края сада, стояли три тополя. Однажды летом отец сделал наблюдение, необыкновенно его обрадовавшее. На солнцестояние, во время заката, диск пристраивался к одному из дальних тополей, а на равноденствие прятался за деревом в середке.

— Тютелька в тютельку. Сто лет назад кто-то их так нарочно высадил, — говорил он со смехом, удивляясь чьей-то сообразительности. — Викторианцы были мастера по этой части. Всякие там Брунели[4]и компания.