— На гангстера, — сказала я наконец. — Разве что солнечных очков не хватает.

Жан Поль слегка улыбнулся и выпустил струйку дыма, образовавшую вокруг его лица голубое облачко.

— Как это у вас, американцев, говорится? «Не судите о содержании книги по ее обложке», — так, кажется?

— Туше, — улыбнулась я.

— Так что же вы делаете во Франции, Элла Турнье?

— Мой муж архитектор. Он работает в строительной фирме в Тулузе.

— А здесь вы почему?

— Нам захотелось пожить в маленьком городке. Раньше мы жили в Сан-Франциско, выросла я в Бостоне, так, для разнообразия…

— Я спросил, вы здесь почему?

— А-а… — Я помолчала. — Да просто потому, что здесь мой муж.

Он приподнял брови и затушил сигарету.

— То есть я хочу сказать, что мне захотелось приехать сюда. Я была рада переменить обстановку.

— Были рады или рады сейчас?

— У вас превосходный английский, — фыркнула я. — Где занимались?

— Я прожил два года в Нью-Йорке. Учился в Колумбийском университете на библиотекаря.

— Что-что? Жили в Нью-Йорке, а потом приехали жить сюда?

— Сначала в Ним, а потом сюда, именно так. — Он улыбнулся. — А что в этом удивительного, Элла Турнье? Здесь мой дом.

Честно говоря, мне надоела эта «Элла Турнье». Он смотрел на меня с той же улыбкой, непроницаемой и снисходительной, какая играла у него на губах в библиотеке, при первой встрече. Не хотелось бы видеть его, когда он выписывал мне читательский билет, вполне вероятно, в его исполнении это был такой же царственный жест.

Я резко поднялась и пошарила в кошельке, отыскивая мелочь.

— Славно поболтали, но мне пора. — Я положила деньги на стол.

Жан Поль посмотрел на горстку монет, нахмурился и едва заметно покачал головой. Я покраснела, сгребла монеты и направилась к выходу.

— Au revoir, Ella Tournier. Надеюсь, вам понравится Генри Джеймс.

Я круто обернулась:

— Слушайте, почему вы с таким нажимом повторяете мою фамилию?

Он откинулся на спинку стула. В глаза ему ударило солнце, и выражения лица я не уловила.

— Так вы скорее привыкнете к ней. И она действительно станет вашим именем.

* * *

Из-за забастовки почтовых работников ответное письмо кузена Якоба Турнье пришло с запозданием, только первого июня, через месяц после моего послания. В конверт были вложены две страницы, покрытые крупным, почти не поддающимся расшифровке почерком. Положив рядом словарь, я принялась за работу, но она оказалась настолько трудной, что после неудачных попыток отыскать несколько слов я остановилась и решила попытать счастья в библиотеке с ее куда более полным словарем.

Когда я вошла в зал, Жан Поль, сидя за столом, разговаривал с каким-то мужчиной. В манерах его и выражении лица ничего не изменилось, но с удовлетворением, удивившим меня саму, я отметила, что, когда я проходила мимо, он поднял на меня взгляд. Взяв с полки несколько словарей, я села за стол спиной к нему, злясь на себя, что уделяю ему слишком много внимания.

В библиотеке дело пошло живее, впрочем, и в этих словарях нескольких слов не нашлось, а еще больше — я просто не сумела разобрать. Промучившись над одним абзацем минут пятнадцать, я в изнеможении откинулась на спинку стула, и в этот самый момент слева от себя заметила Жана Поля. Прислонившись к стене, он смотрел на меня, и на губах его играла улыбка столь сардоническая, что захотелось ударить его.

Я вскочила на ноги, подтолкнула письмо в его сторону и прошипела:

— Сами попробуйте.

Он взял письмо, бегло просмотрел его и кивнул:

— Оставьте. В среду увидимся в кафе.

В среду утром он сидел за тем же столиком, на том же стуле, но небо нынче было затянуто облаками, и красноватые пузыри на поверхности воды не вздувались. На сей раз я села не рядом, а напротив, спиной к реке и лицом к нему. В кафе было пусто: официант, читавший газету, проследил взглядом, как я сажусь, и, уловив мой кивок, отложил ее в сторону.

В ожидании кофе мы не обменялись ни словом. Для светского разговора я чувствовала себя слишком усталой; сейчас были стратегические дни текущего месяца, и три ночи подряд мне являлись кошмары. Заснуть после них я не могла и часами просто лежала с закрытыми глазами, прислушиваясь к ровному дыханию Рика. Некоторой компенсацией могла бы стать полуденная дрема, но чувствовала я себя потом разбитой и больной. Впервые в жизни мне стало понятно выражение лица молодых матерей — недоуменное и усталое: так выглядят хронически недосыпающие люди.

Принесли кофе, и Жан Поль положил на стол письмо Якоба Турнье.

— В нем есть несколько специфических швейцарских выражений, — пояснил он, — которые вам, наверное, не понять. Да и почерк неразборчивый, хотя мне приходилось видеть и похуже. — Он протянул письмо, переписанное едва ли не каллиграфическим почерком.

«Дорогая кузина, какая радость, что Вы написали мне! Я прекрасно помню, хоть и давно это было, краткий визит Вашего отца в Мутье и счастлив познакомиться с его дочерью.

Извините за задержку с ответом на Ваши вопросы, но пришлось покопаться в старых бумагах моего деда, связанных с историей семейства Турнье. Видите ли, это он у нас самый большой любитель генеалогии, и это он занимался изысканиями в этой области. Семейное древо — его работа; в письме трудно описать его или воспроизвести, так что придется Вам приехать сюда.

Тем не менее некоторыми сведениями поделиться готов. В Мутье первое упоминание имени Турнье относится к 1576 году. Это некий Этьен Турнье, и его имя шачится в списке военнослужащих. Имеется также запись о крещении другого Этьена Турнье, сына Жана Турнье и Марты Ружмон. С того времени свидетельств почти не осталось, но затем имя Турнье начинает мелькать все чаще и чаще — с восемнадцатого века и поныне семейное древо ветвится довольно пышно.

Среди Турнье были люди разных занятий и профессий: портной, трактирщик, часовых дел мастер, школьный учитель. В начале девятнадцатого века некий Жан Турнье был избран мэром.

Вы спрашиваете о французских корнях. Помню, дед говорил, что изначально Турнье жили в Севене. Не знаю уж, откуда у него эти сведения.

Рад, что Вы проявляете интерес к семейной истории, и надеюсь как-нибудь увидеть Вас с мужем у себя. Новому члену семейства Турнье всегда рады в Мутье.

Искренне Ваш, Якоб Турнье».

Я отложила письмо в сторону и подняла взгляд на Жана Поля:

— Севен — это где?

Он ткнул пальцем куда-то поверх моего плеча.

— Это провинция к северо-востоку отсюда. В горах, севернее Монпелье и западнее Роны. А по отношению к Тарну на юге.