— Мне просто захотелось с тобой поделиться. Из-за них я устаю так в последнее время.

— Впредь сразу буди меня.

— Ладно.

Я знала, что никогда этого не сделаю. В Калифорнии я разбудила бы его не задумываясь, в ту же минуту, но теперь что-то переменилось, и поскольку Рик остался прежним, то, стало быть, дело во мне.

— Как твои занятия?

Я пожала плечами, раздраженная, что он сменил тему.

— Нормально. Впрочем, нет. Ужасно. Снова нет. А-а, не знаю. Иногда мне кажется, что я никогда не смогу быть акушеркой во Франции. Мне не удалось найти верных слов, когда младенец начал задыхаться. Если я даже на это не способна, то о какой помощи при схватках можно говорить?

— Но ведь дома ты работала и с латиноамериканками.

— Это не то. Положим, они не говорили по-английски, но и от меня не требовалось говорить по-испански. А здесь на французском все — больничное оборудование, лекарства, дозировка.

Рик отодвинул тарелку и нагнулся ко мне, упершись локтями в стол.

— Слушай, Элла, куда подевался твой оптимизм? Надеюсь, ты не собираешься вести себя как французы? С меня этого и на работе вполне хватает.

Даже памятуя о своем отношении к пессимизму Жана Поля, я не удержалась от того, чтобы повторить его слова:

— Я просто пытаюсь быть реалисткой.

— Да, и это на работе мне приходилось слышать.

Я хотела было огрызнуться, но вовремя остановилась. Да, это правда, во Франции оптимизма у меня поубавилось. Может, я невольно усваивала здешний стиль. Рик старался во всем найти светлую сторону, отсюда и его успешная карьера. Между прочим, именно поэтому к нему французы и обратились, именно поэтому мы здесь. Так что я почла за благо промолчать.

Ночью мы занимались любовью. Рик изо всех сил старался не замечать мой псориаз. Потом я лежала на спине, терпеливо ожидая прихода сна, а с ним и кошмара. И он пришел, только на сей раз не такой, как обычно, все виделось намного отчетливее. Голубое облако висело надо мной, как яркое полотно, оно плавно покачивалось, обретая плотность и форму. Я проснулась от слез и звучащих в ушах голосов.

— Платье, — прошептала я, — это было платье.

Наутро я заспешила в библиотеку. В регистратуре оказалась женщина, и мне пришлось приложить усилия, чтобы скрыть разочарование и раздражение отсутствием Жана Поля. Я бесцельно послонялась по залам, ощущая на себе взгляд библиотекарши, и в конце концов решилась спросить, когда появится Жан Поль.

— Сегодня его не будет, — слегка нахмурилась она. И в ближайшие несколько дней не будет. Он уехал в Париж.

— В Париж? Что ему там понадобилось? — не удержалась я.

Женщина явно удивилась вопросу.

— Сестра выходит замуж. Он вернется после выходных.

— Ясно. Merci.

Я повернулась и пошла к выходу. Чудно было думать что у Жана Поля есть семья, сестра. «Проклятие», — выругалась я, стремительно спускаясь по лестнице и выходя на площадь. Madame из boulangerie стояла у фонтана и разговаривала о чем-то с женщиной, благодаря которой я впервые оказалась в библиотеке. Увидев меня, они умолкли и долго-долго смотрели в мою сторону, прежде чем вернуться к разговору. Черт бы вас побрал! Никогда я не чувствовала себя такой одинокой, такой незащищенной.

В воскресенье мы были приглашены на обед к одному из коллег Рика — наш первый выход в свет, не считая рюмки-другой со знакомыми Рика по работе. Я немного нервничала и все не могла решить, что же надеть на себя: понятия не имела, как принято во Франции одеваться к обеду, есть какой-нибудь ритуал или все на твой вкус.

— Надеть платье? — приставала я к Рику.

— Да надевай что хочешь, — отмахивался он. — Кому какое дело?

«Мне есть дело, — думала я, — вдруг что-нибудь не то надену».

К тому же у меня была еще одна головная боль: день жаркий, а я терпеть не могу, когда исподтишка разглядывают пятна у меня на коже. В конце концов я остановилась на платье стального цвета без рукавов, доходящем до икр, и светлом льняном жакете. Я решила, что такое одеяние годится на любой случай, но когда хозяева, Шанталь и Оливье, открыли нам двери своего большого загородного дома и я увидела на нем джинсы и светлую спортивную фуфайку, а на ней шорты цвета хаки, то почувствовала себя старомодной расфуфыренной дурой. Они вежливо улыбнулись мне и столь же вежливо приняли принесенные нами цветы и вино, но от меня не укрылось, что Шанталь положила цветы, даже не разворачивая, на буфет в столовой, а тщательно выбранная бутылка вина так на столе и не появилась.

У Шанталь и Оливье было двое детей, таких тихих и смирных, что я даже не узнала, как их зовут. В конце обеда они встали и исчезли в доме, словно повинуясь звону колокольчика, который слышат только дети. «Наверное, телевизор пошли смотреть», — подумала я и втайне позавидовала им: наша взрослая беседа казалась утомительной, а порой и мрачной. Рик и Оливье в основном обсуждали дела на фирме, говорили они по-английски. Мы с Шанталь неловко пытались поддержать разговор на смеси английского и французского. Я попробовала было ограничиться одним французским, но стоило Шанталь почувствовать, что мне трудно подобрать нужное слово, как она переходила на английский. Настаивать было бы невежливо, так что и мне приходилось возвращаться к английскому, пока предмет не будет исчерпан; затем, после паузы, я вновь заговаривала о чем-то другом по-французски. В общем, получилось нечто вроде светской дуэли; по-моему, ей доставляло скрытое удовольствиe демонстрировать, насколько ее английский лучше моего французского. Судя по всему, к пустой болтовне Шанталь вкуса не испытывала, за какие-то десять минут она высказалась по поводу событий в самых горячих точках планеты — Боснии, Израиле, Северной Ирландии, — а когда выяснилось, что на достойном уровне поддержать этот разговор я не могу, презрительно фыркнула.

И Оливье, и Шанталь ловили буквально каждое слово Рика, меня же едва слушали, хотя в отличие от него я старалась говорить с хозяевами на их родном языке. Вообще-то терпеть не могу сравнивать себя с Риком — в Штатах мне это и в голову бы не пришло.

Уехали мы под вечер, обменявшись с хозяевами поцелуями и пообещав на прощание пригласить их к себе в Лиль. «Вот веселья-то будет», — подумала я. Когда дом скрылся из виду, я стащила с себя насквозь промокший от пота жакет. В Штатах было бы не важно, видят друзья пятна у меня на руках или нет. Правда, будь мы в Штатах, никакого псориаза у меня бы не было.

— Славная пара, правда? — начал Рик наш обычные обмен мнениями.

— Они не прикоснулись ни к вину, ни к цветам.

— Да, но ведь у них целый винный погреб. Классный дом.

— Знаешь, я как-то не задумывалась об их материальном преуспевании.

Рик искоса посмотрел на меня:

— Похоже, тебе там не понравилось, малыш. Что-нибудь не так? Что именно?