кто не обидит мухи, незлобив, честен. Родом из-под Ярославля, служил коком на береговом камбузе, пошел в мичманы, чтобы скопить денег на хозяйство. По простоте душевной он не скрывает этого. В деревне осталась жена с сынишкой и дочерью.

У Симбирцева к Марфину, как, впрочем, ко всем, кто пришёл на флот за длинным рублем, душа не лежит. Симбирцев смотрит на кока тяжёлым, немигающим взглядом, отчего у Марфина все валится из рук. Горячий подрумяненный батон выскальзывает, обжигает Марфину голую грудь в распахе камбузной куртки.

- Пар валит - пища готовится. Дым валит - пища готова… - мрачно произносит старпом. - Для чего на одежде пуговицы? - вдруг осведомляется он.

- Застягивать, - добродушно сообщает Марфин.

- Во-первых, не «застягивать», а застёгивать. Во-вторых, приведите себя из убогого вида в божеский!

Марфин судорожно застегивается до самого подбородка. Косится на китель, висящий на крюке: может, в нём он понравится старпому?

- Эх, Марфин, Марфин… тяжёлый вы человек…

- Что так, товарищ капитан-лейтенант? - не на шутку встревоживается кок.

- Удивляюсь я, как вы по палубе ходите. На царском флоте вас давно бы в боцманской выгородке придавили. В борще - окурок! В компоте - таракан! Чай… Это не чай, это сиротская моча!…

Окурок и таракан - это для красного словца, чтобы страшнее было. Но готовит Марфин и в самом деле из рук вон плохо.

- Вы - старший кок-инструктор. Вы по отсекам, когда матросы пищу принимают, ходите? Нет? Боитесь, что матросы перевернут вам бачок на голову? Деятельность вашу, товарищ Марфин, на камбузном поприще расцениваю как подрывную.

Марфин ошарашенно хлопает ресницами. Мне его жаль. Он бывший шофер. «Беда, коль сапоги начнет тачать пирожник…» Беда и для экипажа, и для Марфина. Что с ним делать? Списать? Переучивать? И то и другое уже поздно.

Марфина раздобыл помощник командира лейтенант Руднев. Привел его сияющий: «Вот вам кок-инструктор! Целый мичман». Через неделю марфинской стряпни командир, старпом и я отправились к Медведеву с тайным умыслом - обменяться коками. Командир «сто пятой» обожал меняться всем, чем только можно и нельзя: торпедопогрузочными лебёдками и сходнями, книгами и швартовыми тросами, часами и фуражками. Для отвода глаз завели речь о фирменном сервизе, который украшал стол медведевской кают-компании, с военно-морскими вензелями и золочеными якорями.

- На кой черт тебе сервиз? - с неподдельным пафосом уговаривал коллегу Абатуров. - Все равно в автономке побьете… А нам ещё московскую комиссию принимать.

Мы тебе за него новенькую пишущую машинку дадим.

- «Москву»? - сардонически усмехался Медведев. - Что ты! Что ты! «Олимпию»!

- И новый прожектор, - расщедрился Симбирцев.

- И новый аккордеон, - добавил я.

Медведев задумчиво поглаживал бело-голубой сервизный чайник.

- Н-да… Сервизец-то у меня на шестнадцать персон, - набивал он цену. - На заказ делан. Бойца в Ленинград посылал. У него батя на фарфоровом заводе главный художник… Н-да…

- Вот что! - Абатуровская ладонь преотчаянно рубанула воздух. - Так и быть… Кто у тебя кок-инструктор? Старший матрос? А у нас целый мичман!

- В «Славянском базаре» шеф-поваром работал, - ввернул старпом.

- Забирай, черт с тобой! Давай нам своего старшого.

- За такой сервиз ничего не жалко.

Мы с Симбирцевым дружно состроили печальные мины: «Как? Лишиться нашего Марфина? Ради каких-то тарелок?»

- Товарищ командир… - умоляюще воззвал Симбирцев. - Может, лучше Еремеева отдадим? Моторист - экстра-класс.

Марфина! - отрезал Абатуров и протянул Медведеву ладонь: - По рукам?

- Э, погоди… Дай-ка мне взглянуть на ваше сокровище.

«Сокровище» было уверено, что «Славянский базар» - это что-то вроде центрального рынка, что анчоус - это разновидность соуса, а на последний медведевский вопрос, умеет ли он готовить картофель фри, кок честно признался, что зато он умеет крутить баранку.

- Э, нет, ребята! - погрозил нам пальцем Медведев. -

За вашего кока я не дам и битой тарелки из моего сервиза.

Более того, командир «сто пятой» выявил то, о чем мы даже не догадывались. Марфин наш оказался чем-то вроде «гастродальтоника»: он не различал на вкус соленое и сладкое!

9.

В кормовом отсеке, не дожидаясь официального отбоя, уже опустили койки, раскатали тюфяки. Никто не думал, что старпом явится в столь неурочный час.

- Картина Репина «Не ждали», - комментирует Симбирцев всеобщее замешательство. Выдерживает паузу. - Товарищи торпедисты большой дизель-электрической подводной лодки! Ваш отсек можно уподобить бараку общежития времен фабриканта Морозова. Бабы, дети, мужики лежат, отгородившись простынями… Я понимаю, вы измучены вахтами у действующих механизмов, вы не отходите от раскаленных орудийных стволов…

Ирония зла, ибо самые незанятые люди на лодке - торпедисты. Никаких вахт у действующих механизмов они не несут.

- Вижу, румянец пробежал по не-ко-то-рым лицам! Есть надежда, что меня понимают… - Последнюю фразу Симбирцев тянет почти благодушно. И вдруг рубит командным металлом: - Учебно-аварийная тревога! Пробоина в районе…дцать седьмого шпангоута, Пробоина подволочная. Оперативное время - ноль! Зашуршали!

Щелкнул секундомер, щелкнул выключатель, отсек погрузился в кромешную тьму. Темнота взорвалась криками и командами.

- Койки сымай!

- Аварийный фонарь где?

- Федя, брус тащи!…

- Ой… По пальцам!

Разумеется, «пробоина» там, где висит больше всего коек. С лязгом и грохотом летят вниз матрацные сетки, стучат кувалды, мечутся лучи аккумуляторных фонарей, выхватывая мокрые, оскаленные от напряжения лица, бешеные глаза… Работают на совесть, знают: старпом не уйдет, пока не уложатся в норматив.

- Зашевелились, стасики! - Симбирцев усмехается в темноте, поглядывая на светящийся циферблат.

Зажглись плафоны. Красный аварийный брус подпирает пластырь на условной пробоине. Вопрошающие взгляды: «Ну как?» Но старпом неумолим:

- Это не заделка пробоины. Это налет гуннов на водокачку. Брус и пластырь - в исходное. Повторим ещё раз. Учебно-аварийная тревога! Пробоина… - на глаза

Симбирцеву попадается раскладной столик с неубранным чайником и мисками; все ясно, «пробоина» будет в том углу, - в районе задней крышки седьмого торпедного аппарата!

Злополучный столик летит в сторону. Нерадивому бачковому теперь собирать миски под настилом. И снова: - Это не есть «вери велл»… Пробоина в…

Мы возвращаемся в центральный пост. Круглые хромированные часы на переборке штурманской рубки показывают время политинформации. Беседы с матросами проводят все офицеры - от доктора до механиков. Сегодня - мой черед. Обычно народ собирается либо в кормовом торпедном отсеке, либо в дизельном - там просторнее. Но сейчас объявлена «Боевая готовность - два, надводная», все должны быть на своих местах, поэтому я включаю микрофон общелодочной трансляции и разглаживаю на конторке вахтенного офицера свежую газету. Впрочем, она мне не нужна. То, о чем я прочитал утром, весь день не выходит из