Как-то ночью течение сорвало плавучий остров с якоря, и наутро люди проснулись посреди Большой Воды, в неизвестном расстоянии от отмелей. Их объял ужас. Они не знали, в каком направлении теперь плыть и сколько ещё продержится остров. Среди соплеменников ходили толки, раздуваемые Найрой и Калу̀, что виной всему чужеземка. «Килайя несёт одни беды, нельзя было её брать с собой, она нас всех погубит», – говорили они, а остальные соглашались. Только Лони и Нита молчали, да и Муна, пожалуй. Та редко принимала чью-либо сторону. Одному Ясу удавалось пресекать эти сплетни. Он был мудр и знал, что теперь как никогда племя должно держаться вместе.

Людям оставалось только молиться своим богам в надежде, что рано или поздно на горизонте появятся очертания суши. Но Аламеду это не занимало. Каждую ночь, когда стихали голоса соплеменников, она одна не спала. Вернее со стороны казалось, что спит, но в действительности Аламеда погружала саму себя в транс. Этому тоже когда-то учила её старая Ваби, чтобы устанавливать связь с лесными духами. Теперь же Аламеда хотела таким способом проложить себе тропинку в прошлый мир. Незнакомец, вторгшийся в её сознание, приоткрыл дверь назад, и Аламеда намеревалась в неё войти.

Лёжа на спине, она находила на небе самую яркую звезду и устремляла на неё неподвижный взор. Аламеда смотрела долго, пока не уставали глаза, одновременно представляя, что та звезда и есть её прежний дом. Затем, позволив векам опуститься, она полностью освобождалась от своих мыслей и погружалась в калейдоскоп грёз из прошлого мира. Это походило на сон, но не было им. Сами собой на поверхность всплывали видения, воспоминания и ощущения прежних дней. Аламеда не могла их выбирать или контролировать – это означало бы задействовать сознание, но она хорошо усвоила уроки Ваби: сознание при погружении в транс должно спать. Не сразу пришло к ней нужное воспоминание того рокового дня, но она научилась терпеливо ждать. Только так Аламеда могла найти лазейку в прошлый мир.

Как же приятны и одновременно мучительны были эти далёкие воспоминания. Аламеда вновь видела себя восьмилетней девочкой, ловящей с матерью рыбу на отмелях реки. Она опять мастерила младшим братьям животных из тростника. Училась у бабки печь лепёшки из корня юкки, а у отца – стрелять из духового ружья. Она снова проживала тот день, когда старая колдунья Ваби выбрала её своей ученицей и передала ей ритуальный бубен.

В ночных грёзах Аламеда вновь купалась в тёплой, окрашенной закатом Вьюнке – маленьком притоке великой реки. Стоя по пояс в воде, она расчёсывала гребнем длинные волосы и делала вид, что не замечает Роутега, притаившегося в тени деревьев. Аламеда подставляла под мягкий лунный свет своё обнажённое бронзовое тело, разрешая избраннику любоваться им и предвкушая, так же как и он, их вожделенное соединение в роли мужа и жены. Она проводила долгие часы за плетением тростниковой крыши для их будущего дома и вышивала священным узором свой свадебный наряд. И прощаясь с своим девичеством, Аламеда вновь позволяла подругам увлечь её в головокружительном танце вокруг ритуального костра. Латея, Мира, Алин… Больше не петь ей с ними песен, не нырять с высокого утёса, не смеяться и не обсуждать, кому какой достанется жених.

Воротившись из страны грёз, Аламеда беззвучно плакала в темноте ночи о своей несбывшейся мечте, о потерянном мире и убитой любви. И как назло подсознание подкидывало ей лишь добрые воспоминания, словно огораживая её от случившейся беды. Однако Аламеда знала, что рано или поздно оно забредёт в тот злополучный день, когда в их лес пришли чужеземцы и привели с собой смерть. И тогда она вновь встретится с Лиз, нащупает связывающую их нить и сможет вернуться. Вернуться и довести задуманное до конца: полностью переселить свою душу в тело белой девчонки и отомстить за Роутега. А для этого ей нужно выжить в проклятом Лакосе во что бы то ни стало. Мысли о смерти отступили, у Аламеды появилась цель.

Бесчисленные дни, проведённые на Большой Воде она пыталась заполнить работой. Каждое мгновение, от рассвета и до заката. Нита и Лони не могли нарадоваться, видя, как воспряла духом Аламеда, как вставала чуть свет и раскладывала рыболовные снасти, с какой тщательностью штопала сети, как усердно теперь гребла, с надеждой всматриваясь в горизонт. Но они не знали, что только месть озаряет ей дорогу, как путеводная звезда, и трудится она лишь для того, чтобы сократить бессмысленные дни и, дождавшись ночи, вновь дать волю калейдоскопу грёз.

* * *

Солнце клонилось к линии горизонта. Очередной день на Большой Воде подходил к концу.

– Килайя, а Килайя, расскажи сказку, а, – выпрашивал Лони, коптя на углях только что пойманную рыбину. Крупная попалась в этот раз. Хватит и ему, и Аламеде, и Ниту тоже угостит – она добрая, всегда с ним делится.

– Ну расскажи, Килайя, – канючил он. – Таких сказок, как твои, больше никто не знает. Про ночь из скорлупы ореха или про людей с крыльями летучих мышей… Расскажи, а?

– Если ты когда-нибудь прекратишь называть меня Килайя, может быть, и расскажу, – сказала Аламеда, нарезая вяленые корни мангра. Она ссыпала их в глиняный котелок, туда же уходил измельчённый молодой тростник, который выращивали тут же, на острове.

– Я больше не буду! Честно-причестно! Ну расскажи, а?

– Ты же говорил, они грустные.

– Грустные немного, но до чего интересные… – протянул Лони. – Расскажешь или нет?

– Расскажи, Аламеда, он ведь не отстанет, – сказала Нита. Она сидела рядом и точила гарпун. – И откуда ты столько древних легенд знаешь? Прямо как Яс…

– Что Яс! – возмутился Лони. – Он таких историй, как у Килайи, и слыхом не слыхивал!

– Опять ты за своё, – цыкнула на него Аламеда. – Ещё раз так меня назовёшь, вообще буду молчать как рыба.

– Извини, – жалостливо посмотрел на неё мальчуган. – Расскажешь?

Аламеда улыбнулась. Ей было приятно, что этим двоим так нравятся сказки её народа. Каждую она помнила наизусть с детства. Ей их рассказывала мать и старшая сестра, а потом она сама напевала их в колыбельной своим младшим братьям. Аламеде вдруг отчаянно захотелось выговориться, поведать кому-то о настоящей себе и о своём горе. Она никогда не упоминала о том, откуда пришла, да они и не спрашивали, думая, что Аламеда родом из Лакоса. Все здесь были одинокими скитальцами, объединившимися в племя, чтобы выжить.

– Хорошо, Лони, я расскажу тебе одну легенду, – сказала Аламеда, собираясь духом.

– Правда? Вот здорово! – обрадовался мальчуган и навострил уши.

– Только предупреждаю, она тоже грустная.

Лони был согласен на любую, ему раньше никто не рассказывал сказок. Ни грустных, ни весёлых, – никаких. Только Яс со своими нравоучительными притчами.

– Далеко-далеко, на берегу могучей реки, стоял древний Лес, – начала Аламеда, глубоко вздохнув. – И Лес этот, называемый Сельвой, был чудесен. В нём обитало много птиц и животных, росли фруктовые деревья, каштаны, гвоздика, сахарный тростник и какао. Река кишела рыбой, а по отмелям вдоль берега люди собирали вкуснейшие черепашьи яйца.