Кто бы ни был этот человек, она, видно, и вправду испытывала к нему отвращение. Чуть заметная презрительная гримаса на обычно спокойном лице была слишком красноречива. Дэвид мысленно поздравил себя с тем, что так хорошо ее понимал.

– Я все же хочу знать…

– Ваша обязанность – охранять меня, а не предаваться бесполезным размышлениям, – резко перебила Элисон. – Если для этого вам нужно знать больше, верните мне деньги и ступайте своей дорогой.

Что за холодная бессердечная дьяволица! Но – он потрогал кожаный мешочек с драгоценными монетами – за эти деньги он будет поступать как ей угодно. По крайней мере, пока. Он насмешливо наклонил голову:

– Как вам угодно, миледи. Вы всегда правы.

Элисон опять не спит. Дэвид посмотрел на подвесную постель, натянутую " между двух деревьев. Веревка скрипнула, когда она повернулась к нему спиной, вглядываясь в лесную чащу. Вторую ночь подряд она ворочалась с боку на бок, стараясь в то же время никого не потревожить. К несчастью, вжившись в свою роль телохранителя, он просыпался от каждого ее движения. Прошлой ночью он объяснил себе ее беспокойство усталостью или неспособностью спать на открытом воздухе, но сегодня он уже не мог больше обманывать себя. Она не доверяла его бдительности.

Она подняла голову. Он тоже поднял голову и внимательно огляделся вокруг. Ничего. Только темнота, наполненная скрипом деревьев на ветру, рычанием и писком ночных тварей да раскатистым храпом Айво.

Она осторожно села. Он тоже сел. Ночь была безлунная, звезд не было видно за кронами деревьев, но он все же сумел разглядеть блеск ее волос. Его удивило, что она сняла на ночь платок и распустила волосы. Его жена всегда считала, что женщины должны скрывать эту прелесть из прелестей. Правда, Мэри скоро поняла, что распущенные волосы возбуждают в нем желание, а этого она любой ценой старалась избежать.

После того как была зачата их дочь, он тоже старался избежать этого. Даже желание иметь еще одного ребенка не могло заставить его преодолеть отвращение к женщине, которая с годами все больше походила на линялую утку, а запахом – на любимый утиный корм.

Элисон провела руками по своей непокрытой голове, как будто наслаждаясь свободой, да и кто мог увидеть ее в темноте? Только Дэвид, но и ему приходилось напрягать зрение.

Свесив ноги, она встала, глядя в сторону от него.

– Чего вы боитесь, леди Элисон? – спросил он тихо.

Она вздрогнула, обернулась и, запутавшись в своей юбке, упала на постель. Он поднялся и подошел к ней.

– Уверяю вас, я тщательно прислушивался и ничего не услышал.

Она встала и спокойно, что вызвало у него невольное восхищение, прошептала:

– Я беспокоюсь о телегах.

Он не поверил ей. Тяжелые телеги нельзя было убрать далеко от дороги, и она оставила сторожить их одного только Ганнвейта, взяв с собой в чащу Айво и Дэвида. Она запретила разводить костер, довольствуясь пшеничными лепешками с сыром. А теперь она не могла заснуть.

Не имело значения, что он не заметил и признаков погони. Не имело значения, что вокруг были только знакомые лица. Ее растущее беспокойство пробудило к жизни его ослабевшее чутье. Если бы она только положилась на него! Но он уже понял, что леди Элисон неизменно брала ответственность за всех и вся только на себя.

– Мне послышалось, будто треснула ветка, – взволнованно сказала она.

Этот признак слабости в ней вернул Дэвиду уверенность в себе. Она была все-таки женщина, как и всякая другая. Она воображала опасность там, где ее не было, и нуждалась в разуверениях, в которых не было необходимости. Не отдавая себе отчета в том, что делает, он погладил ее по голове.

– Миледи, здесь, в лесу, водятся звери, но людей здесь нет. Я настороже, я защищу вас.

Ударом кулака она сбросила его руку, и ее голос как свист хлыста разрезал воздух:

– Вы что, потеху себе нашли?

Потирая рукой грудь, чтобы смягчить боль, он ответил:

– Нет, миледи, я просто хотел вас успокоить.

– Я не нуждаюсь в вашей опеке.

Он не ожидал такой враждебности. За последние два дня ему не раз пришлось убедиться, что несколькими словами она может лишить человека гордости, достоинства, здравого смысла. Айво и Ганнвейт стоически выдерживали ее резкие выпады. Погонщики, казалось, привыкли к оскорблениям. Но чума ее побери! С ним, бывшим телохранителем короля, она не смеет так разговаривать.

Он повернулся и пошел обратно к своей постели.

– Капризы и причуды, – проворчал он достаточно громко, чтобы Элисон услышала. Она не ответила. Дэвид пнул ногой рогожу и встряхнул одеяло с явным раздражением. Сунув себе под голову полено, служившее ему подушкой, он лег и закрыл глаза.

Тишина оглушила его. Их разговор и его сердитая возня заставили умолкнуть ночные звуки и разбудили Айво, который уже не храпел, а дышал медленно и ровно. Он явно ожидал продолжения ссоры между своей госпожой и человеком, которого он считал недостойным служить ей.

Все они ждали. Что делает Элисон? От нее не доносилось ни звука. Осталась ли она стоять там, где он ее оставил? Прислушивалась ли, ожидая нападения? Что это был за человек, который мог так напугать женщину? Она действительно была напугана, и в тишине ночи Дэвид стал искать для нее оправдания.

Ну и что, если она ранит мужскую гордость? Ведь она женщина, а у женщин одно оружие – слово. В какой-то степени он мог понять ее недовольство. Она сказала, что не нуждается в опеке. Да он и правда обращался с ней, как с обиженным ребенком, а перед ним была женщина, мужественно пытавшаяся преодолеть терзавшие ее тревоги. А ведь он мужчина, сильный и сознающий свою силу, созданный по образу и подобию Божию. Настоящий мужчина не обижается, когда женщина надуется или начнет его упрекать. Настоящий мужчина разуверит и успокоит ее. Он, Дэвид, настоящий мужчина.

Развязав свой мешок, он нашел веревку, которую всегда держал при себе, потом встал и пошел обратно к Элисон. Став на колени, он обвязал веревкой ствол одного из небольших деревьев на высоте своего колена. Потом, постепенно отступая, он размотал веревку и обвязал ею еще одно дерево по соседству. Затем он подошел к другому дереву, расположенному под прямым углом к уже натянутой им веревке, и обвязал его, а потом еще одно, образовав четырехугольник вокруг места, где спала Элисон.

– Что вы делаете? – в голосе Элисон не было особого любопытства.

– Всякий, кто попытается к вам приблизиться, не увидит эту веревку. Он споткнется об нее и всех перебудит. Тут-то я его и схвачу. Это старый прием, я им не раз пользовался.

– Понятно. Это хорошо придумано.

Дэвид завязал последний узел и встал. Вглядываясь в ее лицо, он довольно сказал: