Данглар никак не мог привыкнуть к туману, заволакивавшему мозги комиссара, к недостатку последовательности и систематичности в его рассуждениях.

— При всем при том, — подхватил майор, — нельзя исключать, что речь идет всего лишь о несчастной молодой женщине, неуравновешенной и подверженной галлюцинациям. И о ее запуганной матери, поверившей в их реальность настолько, чтобы обратиться за помощью к полиции.

— При всем при том эта женщина предупреждает о скорой смерти нескольких человек. А что, если Мишель Эрбье никуда не уезжал, что, если мы обнаружим его тело?

— Тогда ваша Лина окажется в очень скверной ситуации. Кто поручится, что это не она убила Эрбье? А потом сочинила целую историю, чтобы отвести от себя подозрения?

— То есть как это «отвести подозрения»? — улыбнулся Адамберг. — Неужели вы всерьез полагаете, что полиция будет рассматривать всадников Адского Воинства в качестве подозреваемых? По-вашему, это было бы очень умно с ее стороны — свалить вину на парня, который тысячу лет катается верхом в тех краях? И кого мы будем арестовывать? Командира Эннекена?

— Эллекена. Он — владетельный князь. И быть может, ведет свой род от самого Одина.

Данглар твердой рукой наполнил стакан.

— Забудьте, комиссар. Забудьте о безногих всадниках, а заодно и об этой Лине.

Адамберг тряхнул головой в знак согласия, и Данглар осушил стакан. Когда он ушел, Адамберг прошелся по комнате, глядя в никуда.

— Помнишь, — сказал он Кромсу, — когда ты пришел в первый раз, тут не горела лампочка?

— Она и сейчас не горит.

— А если вкрутить новую?

— Ты же говорил, тебе не важно, горят лампочки или нет.

— Да, говорил. Но рано или поздно наступает момент, когда надо сделать шаг. Рано или поздно наступает момент, когда говоришь себе: я вкручу лампочку; когда говоришь себе: завтра я позвоню капитану жандармов в Ордебеке. И тогда надо просто сделать это.

— Но ведь майор Данглар правду сказал. Она же чокнутая, это ясно. Что ты собираешься делать с ее Адским Воинством?

— Меня беспокоит не Воинство, Кромс. Я не люблю, когда мне сообщают о предстоящих убийствах, кто бы и как бы об этом ни сообщал.

— Понял. Значит, я вкручу лампочку.

— Ты ждешь, когда будет одиннадцать, чтобы покормить голубя?

— Я останусь тут на ночь и буду кормить его каждый час. Буду дремать на стуле.

Кромс дотронулся до голубя кончиками пальцев.

— А он не слишком теплый при такой-то жаре.

В четверть седьмого утра Адамберг проснулся оттого, что кто-то встряхнул его за плечо.

— Он открыл глаза! Иди посмотри. Скорее!

Кромс до сих пор не решил, как обращаться к Адамбергу. «Отец»? Слишком высокопарно. «Папа»? Но он уже не ребенок. «Жан-Батист»? Фамильярно и неуместно. Так что на данном этапе он вообще никак не называл Адамберга, и от пропуска нужного слова в его речи иногда возникали неловкие паузы. Зияющие пустоты. Но эти пустоты были убедительным свидетельством его отсутствия в жизни Адамберга, которое продлилось двадцать восемь лет.

Они спустились по лестнице и вдвоем склонились над корзиной. Да, голубю явно стало лучше. Кромс снял вчерашнюю повязку и продезинфицировал ему лапы, а комиссар тем временем сварил кофе.

— Как мы его назовем? — спросил Кромс, оборачивая лапы голубя тоненьким бинтом. — Если он выживет, надо будет дать ему имя. Нельзя же все время называть его «голубь». Может, назовем Виолеттой, как твою красотку-лейтенантшу?

— Неподходящее имя. Никто не смог бы поймать Ретанкур и связать ей лапы.

— Тогда давай назовем его Эльбо, так звали одного из парней, о которых рассказывал майор. Как думаешь, он заглядывал в эту книгу, перед тем как прийти сюда?

— Наверняка заглядывал.

— Но все равно, как он смог все это запомнить?

— Не пытайся понять, Кромс. Если бы мы с тобой влезли в голову к Данглару и осмотрелись там, думаю, это впечатлило бы нас посильнее, чем самый крутой налет Адского Воинства.

Придя в контору, Адамберг первым делом заглянул в списки личного состава и позвонил капитану Луи-Никола Эмери в жандармерию Ордебека. Он представился и почувствовал, что на другом конце провода возникла заминка. Там перешептывались, о чем-то спрашивали, давали советы, недовольно ворчали, двигали стулья. Неожиданный звонок Адамберга часто вызывал панику у полицейских, каждый наскоро соображал, соединять ли его с начальством или отделаться под каким-нибудь предлогом. Наконец Луи-Никола Эмери взял трубку.

— Слушаю вас, комиссар, — сказал он с некоторой настороженностью.

— Капитан Эмери, я по поводу пропавшего, у которого вывернули на пол весь морозильник.

— Эрбье?

— Да. Есть новости?

— Абсолютно никаких. Мы осмотрели дом и хозяйственные постройки. Он не оставил следов.

Приятный голос, хотя, пожалуй, чересчур громкий и раскатистый; звучит уверенно и благожелательно.

— У вас что, особые причины интересоваться этим делом? — продолжал капитан. — Я был бы удивлен, если бы вы ни с того ни с сего вдруг увлеклись таким рядовым случаем, как исчезновение Эрбье.

— Я не увлекся. Просто мне стало любопытно, что вы собираетесь делать.

— Держаться в рамках закона, комиссар. Никто не подавал заявления с просьбой объявить его в розыск, значит его нельзя считать пропавшим. Эрбье уехал на собственном мопеде, и у меня нет никакого права устраивать за ним погоню. Он свободный человек, — не без пафоса произнес капитан. — Рутинную работу мы выполнили, в аварию на дороге он не попадал, его мопед нигде не был замечен.

— Что вы думаете о его отъезде, капитан?

— В сущности, ничего удивительного тут нет. Эрбье у нас недолюбливали, а многие даже откровенно ненавидели. История с морозильником, возможно, означает, что кто-то пришел к Эрбье и набросился на него с угрозами из-за его охотничьих подвигов, вы в курсе?

— Да. Он убивал самок и детенышей.

— Возможно, угрозы подействовали, Эрбье перепугался и дал деру. Или же у него случился нервный срыв, приступ раскаяния, он сам опустошил свой морозильник, бросил все и уехал.

— Действительно, почему бы и нет?

— Так или иначе, в наших краях у него не осталось ни одного друга. Все располагало к тому, чтобы начать жизнь сначала, на новом месте. Дом ему не принадлежит, он его снимал. А с тех пор, как он вышел на пенсию, платить за аренду становилось все труднее. Но владелец дома ни разу не подавал жалобу, поэтому у меня связаны руки. В общем, Эрбье просто смылся — вот мое мнение.

Эмери был общителен и готов сотрудничать, как и говорил Данглар, и все же Адамбергу казалось, что капитан воспринял его звонок высокомерно-насмешливо.