Начала накрывать на стол, раздумывая, что к оладьям надо бы меда или варенья… Или, на худой конец, конфитюра, если у Бродяги нет ничего такого. Конфитюр быстро можно сделать, яблоки, вроде, есть парочка, и сахар найдется…

Но сначала надо было посмотреть, может, не имело смысла возиться.

Я решила проверить верхнюю полку кухонного шкафчика, но с табуретки не смогла заглянуть на нее.

Похоже, Бродяга вешал кухонную мебель, ориентируясь на свой рост, и я, со своими ста пятьюдесятью пятью, могла только взлететь туда. Или залезть на стол…

Убрала приготовленное на другой стол, к плите, аккуратно забралась на чуть пошатывающуюся столешницу, привстала на цыпочки, держась за раскрытые дверцы шкафа…

— А чего это ты делаешь? — голос Бродяги раздался до того неожиданно, что я чуть подпрыгнула на своем ненадежном насесте, нелепо взмахнула руками, в попытке ухватиться за внезапно ускользнувшую дверцу шкафа, а потом за воздух, тоже, почему-то ускользающий…

И полетела вниз с печальным чаячьим криком.

Глава 9

Бродяга любил работать рано утром. Прямо чтобы часов в пять так, причем, и зимой, и летом.

Зимой ему нравилось, что все вокруг темно, только фонари горят, инфернально освещая пространство двора. Тишина нравилась, в этом месте совершенно не городская какая-то, хрустальная и чистая. Елки, рассаженные по внутреннему периметру, в белых тяжелых одеждах… Ощущение себя в этом мире, как маленькой песчинки.

Одиночество. Его Бродяга особенно ценил.

Раньше как-то не приходило в голову, насколько вокруг шумно, да и один он редко оставался, всегда кто-то рядом имелся. В детдоме, после него. И потом тоже…

И только этой зимой Бродяга в полной мере осознал, насколько круто, когда вокруг никого. Когда елки, снег, хруст его под ногами… И луна сверху. Или не луна. Неважно. Главное, что высоко-высоко… Красота.

Летом солнце поднималось рано, и Бродяге нравилось смотреть, как оно постепенно заполняет квадратный периметр двора, как отражается от окон.

А осенью ранним утром был самый вкусный воздух. Чистый и прозрачный, как слеза. На таком воздухе отлично курилось и потом так же отлично работалось.

И настроение становилось таким спокойным, лирическим даже… Стихи всякие, еще школьные, вспоминались про осень… Банально, но так хорошо.

А еще Бродяге нравилось, что в такую рань никто из жильцов не шастает по двору. Нет, тут, конечно, в основном, культурные, вежливые люди жили, но находилась обязательно парочка тех, кто смотрел на него, как на дерьмо низкосортное. Такого Бродяга не любил.

Не потому, что оскорблялся, его мало что могло оскорбить, а потому, что боялся не сдержаться, если вдруг кто под настроение неправильное попадет. И тогда… Тогда придется уходить… А Бродяга не хотел уходить. Ему тут нравилось.

И двор, и тишина осенняя, и медитативное, мерное сгребание листьев… И каморка его, где все было устроено по его вкусу, все нравилось, все лежало на своих местах…

Он не мог себе представить, что однажды придет с работы, переступит порог и замрет соляным столбом, уставившись на округлую девичью попку, обтянутую джинсами… Этого в его мире просто не могло существовать.

Но вот…

Существовало.

И мало того, что существовало, так еще и активничало!

Бродяга, аккуратно поставив грабли в угол для инструмента, сделал крохотный шаг вперед, машинально отмечая краем глаза изменения в своем пространстве. Запах еды. Понятно, готовила, значит, девчонка. Чистый пол. Прибраться успела?

И все это он заценил, не отрывая взгляда от основного объекта изучения: мелкой, худенькой, но, оказывается, вполне фигуристой девчонки, зачем-то забравшейся с ногами на кухонный стол и активно шерудящей в шкафчике. Причем, она была настолько увлечена, что даже не услышала, как он зашел!

Бродяга смотрел, как Ляля возится в шкафу, опасно приподнявшись на цыпочки, что-то бормочет тихонько, взгляд скользил сверху вниз, последовательно тормозя на острых лопатках, обтянутых футболкой, тонкой талии, круглой заднице, и ниже, к розовым пяткам, невероятно гладким на вид, настолько, что Бродяга поневоле усомнился, что такие вообще бывают.

В голову тут же непрошенно прилетело воспоминание-полусон сегодняшней ночи, Ляля, кутающаяся в покрывало, ее плечи в россыпи рыжих ворос, ее ступни, с голыми пальчиками, аккуратными такими, ногти, подкрашенные чем-то блестящим, невинным…

Осознав, о чем это таком он вспоминает сейчас, Бродяга удивленно моргнул и решил тут же развеять морок.

Вот только способ для этого выбрал неправильный.

От его невинного вопроса девчонка вздрогнула, повернулась резко, скользнула по нему лемурьим взглядом, и побалансировав на столе, принялась падать с высоты.

Бродяга, вообще не думая, просто сделал шаг вперед, машинально вытягивая перед собой руки, и подхватил хрупкую девчонку, не давая ей упасть.

Ляля ошеломленно уставилась на него своими рыжими глазами, ахнула испуганно.

И Бродяга, опять же, чисто машинально, сжал ее сильнее, притягивая к себе. Снова удивился, насколько она мелкая, так и сломать недолго, но эта мысль ушла по краю сознания и пропала.

А девчонка, рыжеглазая, взволнованная, перепуганная, осталась… И смотрела на него снизу так, что у кого угодно мозги бы поплыли.

Бродяга чуть сильнее сжал, потянул ближе к себе… И неизвестно, до чего бы дотянул, если б Ляля не опомнилась и не выставила вперед руки, упираясь ладонями в его грудь.

Так себе защита, конечно, смешная, но Бродяга тормознул, посмотрел на ее пальцы на своей спецовке, потом перевел взгляд на испуганные расширенные глаза…

— Ты чего туда полезла? — голос у него звучал неправильно, даже, наверно, пугающе, потому что Ляля вздрогнула, еще сильнее пытаясь отстраниться от него и не понимая, что совсем неправильно сейчас себя ведет.

— Я… Я хотела достать… Ох… Что же я хотела достать? — Ляля огорченно поджала губы, припоминая, кой черт ее занес наверх, но, судя по всему, так и не вспомнив, выдохнула, — не помню… Представляете… Совсем из головы… Это, наверно, потому, что вы меня напугали…

— Я не хотел, — повинился Бродяга, — прости…

— Ничего… — пробормотала Ляля, а затем, чуть-чуть подождав и , судя по всему, поняв, что самостоятельно Бродяга ее отпускать почему-то не намерен, насмело попросила, — можно… Вы меня отпустите?

Бродяга, только теперь, кажется, осознав, что по-прежнему держит ее на руках, сильно этому обстоятельству удивился и торопливо поставил ее на пол.

Ляля поджала босые пальчики, Бродяга, зачем-то проследивший опять это движение, сурово сдвинул брови: