— Облом — это слабо сказано. Кевина Костнера надо было за такое раздеть, обмазать медом и сунуть жопой в муравейник. Но дело не в этом. Так вот, о чем речь в «Почтальоне»?

— О почтальоне?

— О вооруженном почтальоне, — уточнил он. — Да не об одном, а о целой своре. Пятьдесят баксов ставлю: если заглянуть в журналы всех этих гребаных видеопрокатов по Америке, что ты там обнаружишь?

— Порно в лидерах?

— Насчет этого не знаю, — слукавил Сэм. — Но вот тебе факт: если кто берет на просмотр «Почтальона» больше одного раза, так это почтальоны. Гадом буду. Вот ты сам сходи и проверь: ты же детектив. «Почтальон» для этой братии все равно что боевое знамя — они же, понимаешь, по всей Америке спят и видят, какие почтари все из себя герои, размажут, блин, любого, кто на них косо посмотрит. Для них это кино и впрямь все равно что порно. Не удивлюсь, если они вот так собираются в кружок и дрочат перед теликом на свои любимые сцены.

Я из скромности потупил глаза, на что Сэм погрозил мне пальцем:

— Точно тебе говорю: что Мэрилин Мэнсон делает с двинутыми старшеклашками, то и «Почтальон» вытворяет с почтарями. Вот дождешься, когда они из-за забора всех грохать начнут, тогда и вспомнишь: прав был старина Сэм, однозначно прав.

Или это действительно так, или старина Сэм однозначно двинутый. Я так и не понял, в шутку он все это брякнул или всерьез. Представилось, как он живет отшельником в хибаре где-нибудь в Виргинии и ждет того самого почтового апокалипсиса.

Сэм пожал мне руку и пошел к фургону. Жену с детьми он уже услал на новое место обитания, а сам задержался проследить за отгрузкой. У дверцы фуры остановился и подмигнул.

— Не давайся тем безумным гадам, Паркер.

— Ничего, им меня не одолеть, — заверил я его.

На секунду улыбка сошла у него с лица, и сквозь напускную смешливость проглянул вполне серьезный подтекст.

— Это не значит, что они не будут пытаться.

— Я знаю.

Он кивнул.

— Ну что, будешь в Виргинии…

— Буду — заеду.

Он отчалил, дружески махнув мне рукой и показав напоследок средний палец будущему вместилищу почтового ведомства.

С крыльца меня окликнула Рэйчел и помахала беспроводным телефоном. Я в ответ тоже махнул — дескать, иду — и посмотрел вслед Уолту (ишь как припустил к хозяйке, аж уши вразлет). Рыжие волосы Рэйчел горели на солнце, а у меня при виде нее в очередной раз напрягся живот. Мои чувства к ней сплелись в тугой клубок, так что не сразу и разберешься в них. Разумеется, здесь присутствовала любовь — это однозначно, — а вместе с ней и благодарность, и вожделение, и страх. Страх за нас; за то, что я как-то ее подведу и она от меня отвернется; страх за нашего нерожденного ребенка — ведь я уже проходил через эту потерю, и мне иной раз снится, как моя дочь ускользает от меня в темноту, а вместе с ней ускользает и растворяется ее мать, оба как облаком овеяны гневом и болью; страх за Рэйчел — что мне каким-либо образом не удастся ее защитить, что однажды я случайно повернусь спиной и отвлекусь и в этот момент ее у меня отнимут.

И тогда я умру, потому что не смогу вынести такую муку вновь.

— Это Эллиот Нортон, — сообщила она, прикрыв трубку, когда я подошел. — Говорит, твой старый приятель.

Я кивнул и, пока брал трубку, шлепнул Рэйчел по попе. Та не осталась в долгу и, улучив момент, любя щелкнула меня по уху (по крайней мере, мне показалось, что любя). Я смотрел, как она возвращается в дом, чтобы продолжать работу. Она по-прежнему дважды в неделю отлучалась в Бостон, где вела занятия по психологии, только исследовательской работой занималась теперь по большей части в укромном кабинетике, который мы ей устроили в одной из спален. Там Рэйчел, бережно держа руку на животе, трудилась за письменным столом. Сейчас она оглянулась на меня и, направляясь на кухню, кокетливо качнула бедрами.

— Шлюшка, — сказал я ей вполголоса поверх трубки.

Прежде чем скрыться, Рэйчел показала мне язык.

— Чего? — переспросил в трубке Эллиот.

Его южный акцент за это время, кажется, стал еще сильнее.

— Да я говорю «шлюшка». Обычно так я юристов не приветствую. В сексуальном плане словарный запас у меня для них иной. Скажем, «блядюра», «сучара».

— Во как. А исключения допускаются?

— Обычно нет. Кстати, нынче я как раз нашел у себя в саду целое гнездо твоих собратьев по профессии: такие же змеи подколодные.

— Не буду даже гадать, о каких именно идет речь. Как в целом дела, Чарли?

— Да нормально все. Давненько мы с тобой не общались.

Эллиот Нортон в бытность мою детективом работал помощником адвоката в прокуратуре Бруклина, в отделе убийств. Мы с ним прекрасно ладили и в профессиональном, и в личностном плане всякий раз, когда наши пути сходились, пока он не женился и не откочевал обратно на родину, в Южную Каролину, где теперь имел адвокатскую практику в Чарльстоне. Я все еще исправно получал от него открытки к Рождеству. Прошлым сентябрем мы с ним как-то вместе поужинали в Бостоне, он тогда занимался продажей какой-то недвижимости в Уайт Маунтинз, а за несколько лет до этого мы с моей покойной женой Сьюзен останавливались у него дома, вскоре после женитьбы проезжая через Южную Каролину. Теперь Эллиоту было под сорок, он рано поседел и развелся. Его жену звали Алисия — красавица из того разряда, что вынуждает замирать весь транспорт на дороге, несмотря на дождь. Не знаю, что послужило причиной для развода, но допускаю, что Эллиот мог время от времени отвязываться от мачты семейного корабля и плавать налево, уж такой он человек. Помнится, когда мы обедали в ресторане «Сонси» на бостонской улице Ньюбери, на проходящих в раскрытые двери девушек в летних нарядах он пялился как инопланетяне из комиксов и мультиков — с выносными глазами на ножках.

— Такие уж мы, южане, любители сидеть по своим берлогам, — протянул он. — Да еще и хозяйство немаленькое, за рабами прислеживать надо, всякое такое.

— Хорошо, что есть чем заняться на досуге.

— А то. Скажи-ка, ты ведь у нас все еще расследуешь дела в частном порядке?

Я мысленно вздохнул: вот и поговорили по душам.

— Типа того.

— У тебя в портфеле заказов есть местечко?

— Смотря какого размера заказ.

— У меня клиент под судом. Помощь бы не мешала.

— Ты-то в Южной Каролине, Эллиот. А я-то в Мэне.

— Потому я тебе и звоню. Местные законники относятся к делу без энтузиазма.

— А почему?

— Потому что оно непростое.

— Насколько?

— Девятнадцатилетнего парня обвиняют в изнасиловании подруги, а затем в ее избиении со смертельным исходом. Зовут парня Атис Джонс. Темнокожий. А подруга была белая. Из богатых.