– Значит, ходили?

– Ходили, – вздохнул Макарий, медленно отвернул край рукава и показал мне сеточку шрамов. – Я сам ходил, через отроческое неразумение, но до Черного озера не дошел, раньше руки пожег. Счастье, что пошел вместе с братом, одного не сыскали бы…

– И больше никто туда не ходил?

– Последним Кириан, братка мой, ходил. Не то семь, не то десять лет назад было. Прибились к Форпосту путники: по небу прилетели. Но, видно, непростительное это дело – человеку с птицами мериться, летная машина у них сломалась, упала и в болоте потопла. Они же повыскакивали и с леса до Форпоста добрались. Маленько оклемались и давай уговаривать Кириана их вывести к магистрали. Вроде бы с неба они такую дорогу хорошо разглядели, был у них при себе рисунок, на коем вся местность изображается как с птичьего полета…

Карта! У наших предшественников была карта!

Он замолчал, некоторое время мы ехали сквозь сиреневые сумерки в молчании.

– …Ушел братка с ними и сгинул без следа. Сколько мы его искали, все попусту.

– Может, он просто не захотел возвращаться? – робко предположила я.

– Нет. Не для того Кириан из дедовской веры к Настасье в Скит жить ушел, чтобы бросить ее потом с малыми ребятами. Сгинул он или на правь ушел…

Понятия не имею, что значит «правь», зато поняла что Макарий – дядя Фрола и Власия. Чтобы окончательно разобраться в их семейной иерархии, я уточнила:

– Значит, старец Феодосий ваш папа?

– Феодосий мне – дед, мальчишкам – прадед.

Уже загорелись первые звезды, небо над головой перечеркнул белый филин. Он с пронзительным криком бросился вниз и улетел с добычей в когтях. Я проводила птицу взглядом и перешла на шепот, чтобы вопрос прозвучал не так глупо:

– А он правда может… превращаться в птиц?

– Одни светлые духи ведают, что он может! Спроси сама, если такая смелая, – улыбнулся Макарий и объяснил: – Феодосий тоже через навь глаза потерял. Сказывают, малым дитем умыл лицо в Черном озере. Зато теперь всякая птица или зверь ему свои глаза одалживает. Лесные, и водяные, и болотные, и всякие протчие, злые и добрые, ему службу несут… – Мы уже въезжали на окраину Слободки.

Местная детвора собралась на полянке, носилась и гоготала. Развлекались тем, что бросали длинные палки в фигурки, сложенные на земле из коротеньких чурбачков. Макарий кивнул в сторону игрища и улыбнулся:

– Гляди-ка. Точно, весна пришла, ребятишки в рюхи[10]балуются!

Среди меховой одежды и пестрых платков коренных обитателей Слободки яркими пятнами выделялись куртки Никиты и Лёшки, они раскраснелись от беготни и весело перекликались с остальной компанией. Оба выглядят как малолетние недоумки, я спрыгнула с лошади, шагнула к игрокам:

– Ник, что вы здесь делаете?

Никита удивленно развел руками:

– Что делаем? Я тебя ждал. Ты же не сказала, куда ушла и когда вернешься. Лёшка волновался и прибежал узнать, что случилось…

– Вам что, заняться больше нечем? Хватит, идем отсюда! – разозлилась я, выхватила палку у Никиты из рук и с размаху зашвырнула в самую высокую фигуру, похожую на пирамидку. Все чурбаки разлетелись в разные стороны. Местные сразу притихли и расступились, давая нам дорогу, – наверное, вид у меня суровый.

– Крепкая рука у юницы! – раздалось у меня за спиной.

Оглядываюсь: на высоком крыльце стоял почтенный Феодосий. В наброшенной на плечи шубе из меха, такого же белоснежного, как его седины, он выглядел весьма величаво. Демид поддерживал слепца под локоть.

– Рука крепкая, не отнять! Вот, зайчика подстрелила, – поддакнул им Макарий. – Забирай свою добычу, Нюта.

А когда я подошла к нему за тушкой, он взял меня за руку, тихо добавил:

– Оставайтесь у нас, время позднее. Тетка Ниловна к ужину пирогов напекла, и перинки у нас мягкие…

– Спасибо, мы лучше пойдем. Правда, Никита? – Я поскорее сунула дохлого зайца в руки Нику и потащила его к дорожке в Скит. – Идем, Лёшка! Не отставай!

– Пусть идут, Макарий, дело молодое. Сейчас собачатся, сейчас и замирятся. – Старец Демид растянул губы в фальшивой улыбке. – Поцеловались бы, что ли?

Никита действительно обнял меня и поцеловал в щеку – надо же!

От прикосновения его влажных губ я почувствовала, как во мне разрастается горячее и вполне осознанное желание: со всей силы двинуть его коленом в дыхалку! А еще лучше – подобрать длинную палку и запустить ею прямо в лоснящуюся рожу Демида. Но сделать ни того, ни другого я не могу!

Путники должны быть единомышленниками или хотя бы выглядеть таковыми. Шли мы быстро, но все равно оставались в поле зрения старцев, расположившихся на крыльце, как зрители перед большим экраном. Я остановилась, поймала Никиту за руку, притянула к себе и поцеловала в губы, больно прикусив за самый краешек.

Ник вскрикнул, шарахнулся от меня, нахмурился и зашагал вперед. Один.

Пусть идет!

Луна заливала светом деревья и опушки. Видно, как летучие мыши скользят в безветренном воздухе. Где-то в лесу ухают совы, собаки в Слободке отвечают им пронзительным лаем. Лёшка нагнал меня и взял за руку:

– Аня, не злись! Мы со здешними ребятами поболтали совсем немножко. Так, вообще, они нормальные, только Черного шамана боятся. Говорят, он повадился воровать в Слободке детей, а потом обменивает у старцев на кости…

– На какие кости? – не поняла я.

– На человеческие кости! Здесь есть какая-то навь, на которой полно костей. Эти кости шаману очень нужны для колдовских ритуалов…

Никита тоже поравнялся с нами и презрительно поморщился.

– Лёша, я уверен, это обычная страшилка вроде историй про крыс-мутантов из канализации или подземную железную дорогу. Такие байки специально придумывают, чтобы дети не лезли в опасные места. Никакой нави на самом деле нет.

– Навь есть и там полно костей. Я их видела собственными глазами!

– Аня, пожалуйста, перестань. Хватит! Если тебе здесь не нравится, это не повод пугать Лёшку…

Я резко перебила Никиту:

– Можно подумать, вам здесь нравится?

– Да, здесь здорово! – кивнул Лёшка.

– Ну… – Ник на секунду заколебался с ответом. – Мне нормально…

– Правда? Я за вас очень и очень рада! – заорала я. – Потому что мы останемся надолго! Навсегда – до самой старости! Будем жить здесь, пока не подохнем…

– Аня, что ты говоришь? Успокойся!

Никита попытался обнять меня за плечи, но я пихнула его так, что он вылетел с тропинки, и продолжала кричать, отчего в ушах звенело: