Мне тоже взгрустнулось – мальчишки до сих пор верят, что их отец жив.

– Шаман Меркит утащил его за гать! Иначе что-то да осталось бы, а если осталось, мы бы сыскали! Дед Феодосий тоже на прави его не видит.

– А что такое правь? – решила узнать я.

– Место такое, где некрещеные души живут. Это по-нашему умерли, а слободские говорят «ушли на правь».

– Фролка, сам подумай – крещеным душам на прави делать нечего!

Пока мальчишки спорили о своей и чужой вере, меня пробирало ледяным ознобом. Пока сознание не заволокло алым туманом, в голове у меня билась только одна мысль: пути отсюда нет! Нет и все. Нет.

Я пришла в себя уже в Скиту – сидела около печи. Под спину мне подложили пеструю подушку, в руки дали кружку с гадостной смесью травяного чая, меда и жирного молока. Морщась, отхлебываю теплое пойло и наблюдаю, как Иришка суетится вокруг стола, помогает лепить пирожки. Похоже, она не только поправилась, но и совсем освоилась: волосы заплетены в косичку, хозяйка одолжила ей долгополую одежду, как у местных девчушек, и передник. Сама же Настасья Васильевна большим острым ножом разделывала заячью тушку, складывала куски в горшок и отчитывала сына:

– Для какой нужды, Фролка, ты эту гаду в тулуп понапихал?

– Не было у меня такой! Разве что сама заползла, пока тулуп в сенях лежал.

Настасья Васильевна отвлеклась от готовки и влепила Фролу подзатыльник:

– Грех большой врать родной матери! Змеям в такие холода спать полагается. Опять бегал в Слободку? Точно, там нахватался. Смотри, добегаешься – изведут тебя…

– Кто меня изведет?

– Найдется кому – больно Феодосий Ильич с тобой ласковый. Чтобы ни ногой туда! Ясно?

– Угу. – Фрол кивнул и попробовал стянуть печенюшку из плетеной корзиночки, но получил от матери еще одну затрещину. – Не трожь! Это Макарий с Машей прислал – ей, – Настасья Васильевна поджала и без того тонкие губы, дернула острым подбородком в мою сторону.

– Мне? – Хотя меня больше не колотит мелкая дрожь, соображаю я с трудом.

– Тебе, кому еще. В гости зовет, на праздник.

– Что празднуют?

– Весну ли кличут, птицам ли радуются, идолищ своих заклинают – то не наше дело, мы люди крещеные. – Настасья Васильевна извлекла из зайца пулю, взвесила на ладони, протерла передником, поднесла к глазам и прищурилась, чтобы лучше разглядеть. – Хм. Никогда такой допреж не видела – с чего сейчас стреляла-то?

– Из карабина.

– Хм, что ж за карабин такой? Ладно, много у Макария всякого добра, может, и такое ружье есть. Человек он состоятельный – наговаривать на него мне незачем. Человек он вдовый, супруга его белье в реке полоскала и утопла; но молодую жену за волоса таскать не станет. – Настасья Васильевна искоса глянула на меня. – Да у тебя и волос нету.

От неожиданности я подавилась питьем и закашлялась. Макарий – хороший дядька, мне даже понравился, но не настолько, чтобы замуж. Мне вообще как-то рано задумываться о семейной жизни:

– Мне же шестнадцать лет…

– Да, дело не к молодости, – вздохнула хозяйка. – Что уже женихами перебирать…

Чтобы не рассмеяться, опускаю глаза в чашку, Иришка тоже отвернулась к окну и хихикает – довольна, что считается здесь девицей на выданье.

– Идем, Фрол, я тебя под замок в чулан посажу…

– За что? Я ничего не сделал!

– Сделаешь – поздно будет! Так и мне на душе спокойнее, и тебе искус меньше.

Она за руки потащила упирающегося сына наверх, затем глухо хлопнула дверь чулана. Спустившись вниз, поправила платок и обратилась ко мне:

– А ты иди, чего томишься? Спутники твои еще с утра в Слободку пошли.

Я мгновенно вскочила на ноги:

– Как, в Слободку пошли? Зачем?

– Посвяту[11]собираются принимать.

– Что принимать? – не поняла я.

– Время сегодня праздничное, сперва старцы устроят большое радение. Костры будут жечь, хороводы водить и песни петь, своих духов ублажать и новые души – всех, кто просит, – в свою веру примут, – терпеливо объяснила Настасья Васильевна. – Дадут им посвяту, своему закону научат и у себя жить оставят.

– Зачем же вы их в Слободку отпустили? – возмутилась я.

– Я не надсмотрщица над ними и не указчица. Запретить им не могу. Так заведено, что путники своим умом живут!

Настасья Васильевна взяла со стола большую глиняную миску и через сени вышла во двор, сполоснула ее водой и двинулась дальше – мимо поленницы к сараю. Вид у нее был совершено безразличный – плотно замотанная платком голова казалась маленькой, бледный треугольник лица затерялся на фоне черного платка. Свинцовые глазки прищурены – настоящая змея. Правильно говорили старцы, такой все равно, что дальше будет с путниками!

Я набросила куртку и, никому не сказав, помчалась в Слободку.

Здесь все готовились к празднику. Женщины в ярких платках сновали между домами, в руках у них были корзинки и замотанные платками горшки. Во дворах выбивали праздничную одежду, выносили и отряхивали от зимней пыли «личины» – большие, жутковатые маски. К деревьям, воротам, заборам привязывали цветные ленточки, стеклышки и колокольчики. Посреди большой поляны, где вчера играли в рюхи, мастерили здоровенное чучело, а на окраине Слободки высокой горой складывали хворост для костра. В эту же груду приносили и бросали всякий мусор – старую изношенную одежду, прохудившуюся утварь, испорченные корзины и всякое такое.

Рядом с кострищем прогуливались слободские девахи. Поправляют толстенные светлые косы, а шубейки распахнуты так, чтобы были видны бусы из множества сверкающих бисерных нитей и вышивка на одежде. Две самые пухленькие болтали и хихикали с Веником, тоже отиравшимся здесь без всякого дела, но разбежались в разные стороны, как только увидели меня:

– Веник, где Никита с Лёшкой?

– Ушли со старцем за вышитыми рубашками…

– Ясно, – нахмурилась я. – Хватит развлекаться, идем со мной!

– Анна, чего ты мне указываешь? Я взрослый самодостаточный человек, в состоянии решить, куда мне идти и чем заниматься, а чем – нет. Какое вообще тебе дело…

– Такое, что нам надо отсюда убраться как можно быстрее.

– А я не собираюсь убираться! Ясно? Здесь я себя прекрасно чувствую!

До сегодняшнего дня я была уверена, что Вениамин – знаток всяких компьютерных технологий и умеренно законопослушный человек – последний в нашей группе, кто может очароваться патриархальным бытом Форпоста. И переспросила, чтобы убедиться:

– У тебя с головой как? Все нормально или совсем офанарел?