Выныривая из омута тягостных воспоминаний, мальчик зябко поежился. Тяжелая цепь, сковывавшая шею, зазвенела.

— Эй, мелкий, ты там чего?! — рявкнул одноногий и погрозил кулаком.

Даня скорчился, вжав голову в плечи. У-у, Сильвер несчастный! Дать бы тебе хорошенько по башке. Жаль, руки скованы. Он это умеет. Был лучшим в школе. И пусть она маленькая, всего-то человек на двадцать учеников, но все равно самая настоящая школа. С директором и учителями.

Директором школы был все тот же комендант дядя Саша Мельниченко. Когда-то, еще до Катастрофы, он успел окончить педагогический институт. Понятное дело, что Холодногорских детишек он учил самому необходимому, тому, что требовалось в повседневной жизни. Прежде всего, читать, писать и считать. Это всех без исключения. Потом, классе во втором-третьем, для девочек и мальчиков начинались раздельные уроки.

Первых тетя Света посвящала в премудрости домоводства: стряпанье, рукоделие там всякое. Например, как готовить, из чего готовить, как проверять, не опасен ли продукт, и тому подобное.

У парней была другая программа. Из них делали будущих защитников, обучая, как распознать угрозу нападения и как оборонять форт. Также рассказывали о видах мутаций, способах борьбы с мутантами, о том, как убежать от них. Этим премудростям учил как раз Данькин отец, Карел по прозвищу Музыкант. Однокашники слушали его с открытыми ртами, удивляясь, откуда он все это знает.

Даня, конечно, гордился таким папкой.

И никому, даже Танюшке, не рассказывал о том, чем они с отцом занимаются вечерами. Чтоб не засмеяли. Ведь Музыкант баловал наследника совершенно «ненужным» в страшном новом мире развлечением.

Поужинав и устроившись на разбитом стареньком сундуке, двое мужчин, взрослый и маленький, читали книги. Разные, какие находил и приносил домой Карел. Больше всего, конечно, Даньке нравились приключенческие. Про пиратов, мушкетеров, отважных воинов и путешественников. Когда новых книжек долго не удавалось достать, особенно зимой — временем, не очень подходящим для рейдов, Карел просто пересказывал сыну то, что когда-то сам читал и запомнил. Рекомендуя и Даньке тренировать память. Это очень важно для хорошего следопыта — сталкера. Мальчик, для которого отцовские советы были непререкаемым законом, послушно упражнялся в запоминании прочитанного. Некоторые книжки упрямо не хотели откладываться в памяти. Особенно такие, в которых говорилось про любовь и прочие глупости. А вот об опасных приключениях и дальних странствиях запоминались значительно лучше.

Такие вот, как та, что лежит сейчас у него за пазухой.

Данька еле удерживался от соблазна достать книгу, которую отец именовал красивым словом «вестерн». Да где тут почитаешь? Света мало, да и качает дрезину так, что буквы, как бешеные, будут плясать. А ведь они остановились на таком интересном месте!

Как же там дальше-то?

Мальчик напряг память.

Перед глазами начали всплывать слова, складывающиеся в строчки…

* * *

…Прогнав слишком уж любопытного мальчишку, бегавшего за доктором, Макнейли неспешно прошел на задний двор гостиницы, где уже стояла старательская телега.

Спрыгнув на землю, Морган собственноручно откинул грязный войлок, и в следующую секунду в жаркое июльское небо взмыл рой жужжащих черных мух.

— А, чтоб тебя!.. — выкрикнул шериф, зажимая нос и прибавляя крепкое словцо.

За свою долгую службу он повидал немало, но то, что сейчас лежало в старательской телеге…

— Может, его задрал медведь? — предположил доктор, с профессиональным интересом глядя на искалеченные останки.

— Мы тоже поначалу так подумали, — кивнул Морган. — Только вот среди парней был опытный охотник, и он поклялся, что это кто угодно, но только не медведь…

— Он поклялся… — передразнил шериф. — Много вы понимаете в таких вещах… Фрэнк, что скажешь?

Прикрыв лицо платком, доктор внимательно рассматривал труп.

— Кажется, я его знаю!

— Кого знаешь? — не понял Макнейли.

— Погибшего! — доктор нервно поправил очки. — Смотрите, ведь лицо почти не пострадало…

— Ну да… — буркнул шериф, недовольно косясь на синюю бородатую физиономию. — И кого же ты, Фрэнк, в нем признал, черт тебя побери? Я знаю в городе каждую собаку, но этот мужик мне почему-то незнаком. А ты вот так с ходу заявляешь, что узнаешь его…

— Это бродяга, — закончив осмотр трупа, доктор тщательно протирал платком очки. — Несколько дней назад крутился у салуна Бена Флэтчера. Приставал к прохожим, чтобы купили ему выпить. Братья Каванах здорово его отделали, и мне пришлось зашивать бедолаге голову. Вот смотри, эти швы я наложил всего пару дней назад.

— Значит, не местный, — с облегчением вздохнул Макнейли. — Нужно поскорее закопать его на заброшенном индейском кладбище, пока никто ничего не узнал. А ты, Морган, если распустишь язык, вылетишь из моего города в двадцать четыре часа, как пушечное ядро из мортиры. Это я тебе клятвенно обещаю. Более того, перед этим я хорошенько пересчитаю остатки твоих гнилых зубов…

— Не беспокойтесь, шериф, — гнусно осклабился старатель, — я буду нем, как рыба.

— Возьми себе напарника, но не из болтливых, — распорядился Макнейли, когда растерзанный труп снова накрыли, — и займись этим прямо сейчас. Я бы, конечно, предпочел все провернуть ночью, но уж слишком сильный запах, да и мухи эти… кто-то точно заметит. Мальчишка, кажется, что-то заподозрил… Ну да черт с ним… Все, исполняй!

— Будет сделано, шериф! — Морган дурашливо отдал честь, и через несколько минут натужно скрипящая телега уже выезжала с гостиничного двора.

— И что ты обо всем этом думаешь, Фрэнк? — шериф стянул с шеи красный платок и, поморщившись, протер мокрый затылок.

— Ты сильно удивишься, Чед… — доктор снова надел очки и теперь подслеповато щурился, разглядывая предзакатное солнце, медленно погружающееся в верхушки густых елей, растущих на заднем дворе.

— Да ладно, чего уж там, говори… — улыбнулся Макнейли. — Мы ведь с тобой всякое видали…

— Но не такое…

— Что ты имеешь в виду, Фрэнки, дружище? Проблема, как мне кажется, не стоит и выеденного яйца. Через пару часов она будет покоиться на глубине шести футов, и никто никогда о ней больше не вспомнит…

— Боюсь, это только начало, — доктор скорбно поджал тонкие губы.

— Что-то я тебя не совсем понимаю, Фрэнк.

— То был не зверь, Чед. То был человек…

* * *

Все последующие дни у шерифа никак не шел из головы последний разговор с доктором. Чувство тревоги все усиливалось, но, вопреки мрачным ожиданиям, ничего не происходило. Да и как Фрэнк смог определить, что бродягу разорвал на куски именно человек? Никаких вразумительных объяснений док шерифу не дал, поэтому следовало внести в этот вопрос дополнительную ясность.