Хочешь не хочешь, но ехать на болото к колдуну было необходимо…

— Чтоб тебя черти разодрали, Войтыла!

Сартский держал в руках арбалет, затравленно оглядываясь по сторонам. Он вздрагивал всем телом от малейшего шороха, плечи и спина ныли от напряжения.

Он не стал приказывать седлать свою любимую гнедую кобылу, потому как помнил, что во время своего последнего визита к колдуну он чуть было не лишился ее.

Теперь же, то и дело ударяя пятками в бока крупного солового мерина, он злился на себя:

— Гнедка меня сколько раз выносила? А этот мешок с травой, — он снова гневно поддал шенкелей еле бредущему коню, — едва тащится! Вот дурак! Кобылу пожалел! Да! Кобыла и останется, ездить на ней некому будет… Но! Пшел! Пшел, скотина!

Все в этом ужасном проклятом месте было так же, как в прошлый раз, даже еще хуже, казалось, что прошла не пара месяцев, а пара десятилетий: под мохнатой бородой сизого мха уже не угадывались когда-то белые стволы березок, они, словно придавленные могучей силой, пригибались к земле, склоняясь под невидимой тяжкой ношей.

Осень и здесь давно вступила в свои права, только воздух был наполнен не сладким запахом опавших прелых листьев, а смрадом гнили и затхлости.

Кое-где березы были выворочены, и, не успевшие обрасти мхом, корни торчали подобно костлявым скрюченным пальцам. На секунду Сартскому показалось, что эти корни-пальцы сжимаются и разжимаются, словно примеряясь к его горлу, и он, судорожно сглотнув, замотал головой, прогоняя наваждение.

Оглушающая тишина заволокла все вокруг, и даже из-под копыт не доносилось ни хруста, ни шелеста. Словно огромный молот бухало где-то в горле сердце, увязая в липком холодном страхе, наполнившем низ живота.

Все явственнее ощущался запах болотных испарений. Тропинка петляла теперь уже между совсем хиленькими полузасохшими деревцами и большими бурыми кочками.

С каждым шагом раздавалось все громче и громче противное чавканье: из-под копыт выступала темная вода, а вокруг появлялось все больше и больше лужиц, подернутых бурой тиной.

— Пресвятая Дева Мария!

На одной из дальних кочек что-то или кто-то шевельнулся. Рука Сартского, дернувшись, замерла в нерешительности: то ли к нательному кресту, то ли к болтам с серебряными накладками, которые он специально приказал отлить, отправляясь в Гнилую Падь.

Шевеление усилилось, и Сартский, приглядевшись, увидел сплетенных в огромный клубок гадюк, необычайно крупных и толстых, в самой гуще которых белела обнаженная женская спина.

Отчаянно заморгав, он стал лихорадочно заряжать арбалет, но руки не слушались, один за другим драгоценные серебряные болты без звука шлепались на мягкий влажный мох.

Женщина словно почувствовала его взгляд, привстала, стряхнув с себя змей, и обернулась, заставив магната замереть от ужаса. На голове ее среди вплетенных в волосы желтых болотных кувшинок извивались маленькие змейки, а сами волосы бурого цвета, длинные и мокрые, почти полностью скрывали грудь, но не блестящий змеиный хвост, начинающийся от пояса и оканчивающийся где-то в змеином клубке.

— Ш-ш-ш!

Огромные, немигающие, темные, словно болотная вода, глаза приковывали к себе. Недовольно изогнув губы, она с тихим шелестом отвернулась.

— Пш-ш-шел прочь, человек! Не с-с-с-мотри на меня!

Не повинуясь дрожащим рукам, арбалет, сухо щелкнув, больно прищемил мякоть ладони, приводя его в чувство. На ощупь ощутив повод, Сартский со всей силы ударил в бока мерина, чтобы поскорее убраться от этого места, однако, не удержавшись, оглянулся: гадина, извиваясь, сбрасывала старую змеиную кожу.

— Как ты пос-с-смел?! Ты ответиш-ш-ш-шь… Ус-с-с-ни навечно…

Внезапно навалившаяся усталость потянула вниз веки. С трудом подняв руку, Сартский хлестанул плетью коня из последних сил, чувствуя, что в голове плещется огненный шар расплавленной, ломящей затылок боли.

Мысли текли медленно, словно капающий с ложки тягучий мед, и было совсем не страшно.

— С-с-с-пи…

Шелестящее шипение раздавалось со всех сторон, все вокруг кружилось, словно в безумном хороводе: деревья, болотные кочки, лужицы с грязной водицей, свинцовое небо и серые низкие облака, глаза закрывались, но он, еще окончательно не потеряв ориентацию, попытался поддать шенкелей.

Однако конь, казалось, не реагировал: опустив голову, он с трудом переставлял ноги. Сделав еще пару шагов, мерин мотнул головой и, заваливаясь на передние ноги, рухнул на бок, увлекая за собой седока. Сартский, извернувшись, изловчился выдернуть ногу из стремени, но все равно зацепился за что-то, а через мгновение боль в затылке угасла вместе с сознанием…

С трудом, но сознание возвращалось. Еле разлепив глаза, он с трудом сдержался от подступившей тошноты, вызванной неприятным запахом пропастины. Сварливый голос Войтылы резанул по ушам:

— Ясновельможный пан! Какая радость, что пан навестил старика! А я-то думал, что пан забыл своего покорного слугу…

— Я забуду о тебе, когда ты сдохнешь! Чем у тебя тут так воняет?

Сартский с трудом поднялся, осматриваясь. Он лежал на топчане в землянке колдуна. С отвращением скинув с себя затхлые тряпки, он, пошатываясь, встал и вышел наружу — свежий воздух сделал свое дело: хоть по-прежнему голова гудела и кружилась, но хотя бы тошнить перестало.

— Так по работе моей и воняет! — Войтыла заспешил следом. — Не розы, чай, выращиваю! Пан привык, видать, только благовония нюхать?

Он скрипуче рассмеялся, но Сартский пропустил мимо ушей ехидный тон колдуна. Прикрыв глаза, он тяжело опустился на колченогий, грубо сколоченный табурет:

— Что произошло со мной? Я сожгу тебя, колдун! Что ты тут творишь, чернокнижник! Там я такое видел!

— С лошади пресветлый пан упал! — Войтыла поспешно перебил его. — Конь провалился, а пан и не удержался! Головой приложился, вот чуть и не преставился! А там и не было ничего, померещилось от духа болотного, ядовитого… Я-то, грешный, словно чувствовал, что пан ко мне едет, вот и пошел навстречу, травок решил еще собрать на болоте. Гляжу, пан-то лежит! Ну, я и притащил пана сюда, а вместо благодарности пан меня живота лишить хочет!

— Да? — неуверенно протянул Сартский. — Ну, полно, не голоси, словно девка поутру! Пока служишь мне верно и честно, ничего с тобой не станется!

Он пошарил на поясе и отцепил небольшой кошелек, из которого вынул пару мелких монет и кинул их на землю перед собой. Войтыла проворно упал на колени и кинулся выбирать из пыли серебро.

— Маловато!

— Скажи спасибо, что жизнь твою до сих пор не забрал! Ты чего, торгуешься со мной? — Сартский погрозил кулаком колдуну, но поморщился от резкого движения. — Ты и так должен был спасти своего господина!