Рут разозлилась:

– Моя мать натерпелась всего – и физических, и словесных оскорблений. Вы даже представить себе не можете, как к ней относилась бабушка.

– Но если правда, что Матильду так же жестоко наказывали в детстве, то она такая же жертва, как и твоя мать. Хотя не думаю, что для тебя это большое утешение.

Рут закурила еще одну сигарету.

– Только не поймите неправильно, – сказала она, иронично скривив рот. – Я любила бабушку. По крайней мере у нее был хоть какой-то характер. У мамы же его вовсе нет. Иногда я ее даже ненавижу. В остальное время – просто презираю. – Она нахмурилась и посмотрела на пол. – Я боюсь, что бабушку убила мама. Не знаю, что мне делать. Половина меня обвиняет ее, а другая половина – оправдывает.

Последняя фраза девушки повисла в тишине, пока Сара подыскивала ответ. Было ли это настоящее обвинение в убийстве или просто злобное замечание испорченного ребенка в адрес нелюбимого родителя?

– Полиция склонилась к версии самоубийства. Дело закрыто. Насколько я понимаю, вопрос о виновности того или иного человека в смерти твоей бабушки не стоит.

– Я не имею в виду, что мама сделала это на самом деле. Не в том смысле, что она взяла нож и вскрыла ей вены. Думаю, мать довела бабушку до самоубийства. Что ничуть не лучше. – Она с подозрением взглянула на Сару. – Вы так не считаете, доктор?

– Возможно. Если учесть, что такое вообще могло произойти. Из того, что ты мне рассказала об отношениях твоей матери с бабушкой, такое кажется маловероятным. Скорее я бы не удивилась, если бы все произошло с точностью до наоборот: Матильда довела твою мать до самоубийства. – Сара сконфуженно улыбнулась. – Впрочем, даже подобные вещи встречаются крайне редко и только в том случае, если человек с неуравновешенной психикой видит в самоубийстве единственный выход из трудных взаимоотношений с другим человеком.

Рут было не так-то легко переубедить.

– Вы не понимаете, – возразила она. – Они друг друга стоили. Мама по-своему ничуть не лучше бабушки. Бабушка открыто говорила, что она думала, а мама лишь злобно огрызалась. С ними обеими было невозможно находиться в одной комнате. – Губы Рут превратились в тонкую линию, отчего ее лицо стало непривлекательным. – Я даже обрадовалась, когда меня отправили в школу-пансион. Мама переехала в Лондон, так что я сама решала, приезжать на каникулы сюда или в город, к матери. И они больше не могли использовать меня в своих вечных спорах.

Как же мало знала Сара об этих трех женщинах. Где, например, мистер Лассель? Может, тоже сбежал, как Джеймс Гиллеспи? Или Джоанна просто взяла себе выдуманное имя, чтобы создать видимость того, что ее дочь законнорожденная?

– Как долго вы с матерью жили здесь до того, как ты уехала в школу?

– Почти с моего рождения и до одиннадцати лет. Мой отец умер и оставил нас без гроша. Маме пришлось идти к бабушке на поклон, иначе мы умерли бы с голоду. По крайней мере так рассказывает мама. На самом деле, я думаю, ей было просто лень искать хоть какую-нибудь работу. Она предпочла терпеть оскорбления, а не пачкать руки. – Рут обхватила себя за талию и начала раскачиваться. – Мой отец был евреем. – Она произнесла это с презрением.

Сара была ошарашена.

– Почему ты говоришь об этом таким тоном?

– Бабушка всегда так о нем говорила. «Тот еврей». Она была антисемиткой. Вы не знали?

Сара покачала головой.

– Тогда вам ничего о ней не известно. Отец был профессиональным музыкантом, бас-гитаристом при какой-то студии; в случае необходимости аккомпанировал разным записывающимся группам. Но он играл и в своей группе, иногда они даже выступали. Отец умер от передозировки наркотиков в 1978 году. Я его совершенно не помню. Бабушка получала особенное удовольствие, рассказывая мне, насколько никчемным человеком он был. Его звали Стивен. Стивен Лассель.

Рут замолчала.

– Как твоя мать с ним познакомилась?

– На вечеринке в Лондоне. Предполагалось, что она познакомится с молодым человеком, достойным ее происхождения, а вместо этого ушла с вечеринки с гитаристом. Бабушка ничего об этом не знала, пока мать не объявила, что беременна. Тут все и началось. Вы только представьте: дочь, беременная от рок-гитариста, еврея, да еще и сидящего на героине! – Рут глухо засмеялась. – Это была месть что надо. – Руки девушки уже посинели от холода, но она, казалось, ничего не замечала. – Тем не менее они поженились и стали жить вместе. Потом родилась я, а шесть месяцев спустя его нашли мертвым – последние гроши он потратил на дозу. За квартиру они задолжали за несколько месяцев. В двадцать три года мать овдовела – с ребенком на руках и без крыши над головой.

– Тогда, возможно, возвращение сюда выглядело для нее единственным выходом.

Рут скорчила недовольную гримасу.

– Вы бы на ее месте так не поступили. Тем более если бы наверняка знали, что вам не дадут забыть ошибки молодости.

«Возможно, и нет, – подумала Сара. – Интересно, действительно ли Джоанна любила Стивена Ласселя или связалась с ним только ради того, чтобы отомстить Матильде?»

– Нам сейчас легко судить, – заметила она. Девушка продолжала, словно и не слыша слов Сары:

– Бабушка хотела поменять мое имя на какое-нибудь более английское – чтобы искоренить напоминание о моем наполовину еврейском происхождении. Какое-то время она даже называла меня Элизабет, но мама пригрозила забрать меня, и бабушка отступилась. Мать лишь два раза за все время взбунтовалась против воли бабушки: когда та хотела поменять мне имя и надеть на меня «уздечку для сварливых», когда я плакала. В остальных случаях слова бабушки считались законом. – В глазах Руг сверкнуло презрение. – Мать очень слабая. Бабушке не так уж и трудно было противостоять. Я постоянно с ней спорила, но у нас сохранялись великолепные отношения.

Сара не хотела вмешиваться в семейные разборки между матерью и дочерью, которых она едва знала. Она снова посмотрела в окно: солнце опять выглянуло, и на лужайке вытянулись длинные тени.

– Почему ты попросила меня приехать, Рут?

– Я не знаю, что делать. Думала, вы мне подскажете.

Сара внимательно посмотрела на худое и довольно злобное лицо девушки. Интересно, знает ли Джоанна, как дочь к ней относится?

– Ничего не делай. Я не представляю, что твоя мать могла бы сказать или сделать такого, что бы заставило Матильду убить себя. И даже если что-то было, вряд ли на основании этого можно предъявить обвинение.

– Все равно она виновата, – резко бросила Рут. – Она нашла какое-то письмо в доме, когда была здесь последний раз, и заявила бабушке, что обнародует его содержимое, если та не изменит свое завещание и немедленно не уедет из дома. Вот бабушка и убила себя. По завещанию она оставляла все мне. Вернее, хотела оставить мне.

Теперь на лице девушки явственно отразилась злоба.