что так и не заметил, в какой момент нашего разговора он ненавязчиво и незаметно перешёл на «ты». Впрочем, оно и понятно: всего пять минут назад он был незнакомым мне человеком, работником факультетской приёмной комиссии, а теперь уже без пяти минут мой работодатель.

На том мы и договорились. Напоследок Сотников пожал мне руку, — его рукопожатие оказалось неожиданно крепким и цепким — и глянул испытующе в мои глаза.

— Не подведешь? Редакционное задание завалить нельзя, это краеугольной камень твоей будущей профессии.

— Оправдаю… — пробормотал я. — Высокое доверие…

— Давай-давай, — похвалил он и почти отечески подтолкнул меня в спину. — Действуй, как я сказал, и обязательно зайди в ближайшую библиотеку, в читальный зал пустят, полистай там книги Воронова. Может, это выведет тебя на какие-нибудь интересные вопросы. А на вокзале будь за полчаса до прихода поезда. Оглядишься, освоишься там. И всё быстро записывай, каждое его слово, на память не полагайся.

Интересно, в СССР уже появились переносные диктофоны? Или пишущие кассетные плееры? Впрочем, в XXI столетии с записью репортажей у меня не было никаких проблем. В принципе, можно было даже не брать с собой диктофон: все репортажи и интервью оператор снимал на видео, и потом, в ходе подготовки публикации, при желании всегда можно было перенести текст с камеры.

Значит, нужно бежать в ближайший книжный магазин и прикупать там блокнот. Запасные стержни для шариковой руки я куплю в любом киоске. Денег у меня сейчас хватало, чтобы скупить, наверное, все шариковые ручки в любом киоске Советского Союза, но расточительность — это не наш метод, тем более, что в этом странном Зазеркалье под названием «1980-й год в СССР» я пребываю всего лишь вторые сутки, и что меня ждет дальше, покрыто мраком неизвестности.

Об этом я думал сейчас, стоя между каменных белоснежных колонн на высоком крыльце университета и рассеянно поглядывая на деловито снующих вокруг «абитур». Только что с легкостью сдав документы в приёмную комиссию, я в очередной раз убедился в логике и прозорливости той неведомой и могучей силы, что забросила меня невесть каким образом на четыре десятка лет назад, аккуратненько поместив в тело вчерашнего выпускника неизвестной мне школы № 6.

С одной стороны, я был непривычно молод, здоров как лев и абсолютно свободен. С другой — только что сдал документы на поступление в универ и, скорее всего, успешно пройду творческий конкурс. Кроме того, свел знакомство с журналистом-профи, имею виды на дальнейшую работу если и не в редакции, то, во всяком случае, внештатником или даже корреспондентом на договоре. А эту братию, как известно, ноги кормят, как и волка в народной мудрости, и всё будет зависеть уже только от меня самого.

В таком случае, почему бы и не окунуться в свою далекую юность вторично, уже на новом этапе, будучи при этом вооруженным и обогащенным профессиональным и житейским опытом из моей прежней жизни?

От этих мыслей у меня немедленно разыгрался аппетит. Можно было на ходу перехватить пирожков, благо день еще стоял в самом разгаре, и выездная торговля работала на самых оживленных перекрестках с завидной стабильностью. Но я решил вновь наведаться в межвузовскую столовую и взять там комплексный обед, заодно сравнив качество блюд по сравнению с моим прошлым визитом туда. А потом домой, подготовиться к предстоявшему репортажу. Книжки этого Воронова я смутно припоминал, все сплошь милицейские детективы; мне оставалось лишь чуток освежить воспоминания. Как же все-таки жаль, что у них тут нет интернета!

Нагрузив поднос тремя тарелками комплексного обеда и стаканом компота, увенчанного все той же вечной ватрушкой с повидлом, застывшим, как каменная лава в Помпеях, я мысленно прикинул экономику тутошнего питания. Выходило очень даже неплохо.

Комплексный обед, как я уже говорил, обошелся мне в смехотворную сумму тридцать копеек. Выходило так, что если я буду есть тут трижды в день, то ежедневное питание обойдется мне в один рубль минус десять копеек. За месяц теоретически питание мне обойдется в двадцать семь рублей: ежедневно сэкономленных от рубля гривенников за месяц набегало три рубля. Трешка в Советском Союзе — это были деньги. Помнится, за первую опубликованную в газете мою «информашку» — краткую заметку о каком-нибудь важном или интересном событии — я получил гонорар в три рубля и пятьдесят копеек. Так что с учетом ожидаемой стипендии в сорок рублей и так же ожидаемых периодических заработков в этом самом еженедельнике «Пульс» я вполне мог не только сводить концы с концами, но и жить как среднестатистический советский гражданин. Но, главное, конечно — регулярная финансовая помощь, обещанная моими родителями, которые, наверное, все-таки являются моими родителями в этом варианте моей новой необычной жизни «попаданца», как называли подобных героев в фантастической и не очень литературе первой четверти XXI века. Если они сдержат слово, в чем я ни на секунду не сомневался, и продолжат оплачивать мою нынешнюю наемную квартиру, да еще что-то будет оставаться — тогда уже вполне можно и пошиковать.

Другое дело, что «пошиковать» для молодежи нашего возраста в моем родном городе образца 1980-го года означало периодически посещать с девушкой кафе-мороженое, которых у нас раз-два и обчелся, алкогольный коктейль-бар в конце главной городской улицы, прибарахляться модными заграничными тряпками, джинсами и шузами на местной толкучке, и крутить дома заграничные «пласты» популярных капиталистических эстрадных и рок-групп.

Ну, что ж, посмотрим.

Я вернулся в свою квартиру, плюхнулся на диван и, на всякий случай, завёл будильник. Времени впереди было еще вагон и маленькая тележка, и я очень скоро задремал.

Будильник у меня механический, и его резкая трель слышна была, наверное, даже в подъезде дома. Я вскочил и уже по привычке метнулся к зеркалу — а, ну, как обратный переход случился, и я вернулся обратно в свое тело и свою реальность? В том, что если это и случится, то всё произойдёт со мной непременно во сне, я был абсолютно уверен, сам не знаю почему.

Но с зеркала на меня смотрел всё тот же молодой парень, типичный советский студент-первокурсник. Криво усмехнувшись собственному отражению, я захватил с собой блокнот и ручку с запасным стержнем. Минуту спустя я уже шагал по вечернему двору. До вокзала ходьбы минут двадцать, и я по старой журналистской привычке решил пройтись пешком, на ходу прикидывая ход предстоящей беседы. О том, что все мои домашние заготовки не нужны, и никакой беседы не состоится, а все обернётся гораздо серьёзнее и страшнее, чем можно себе представить, я в тот момент ещё не знал.