Лагастиэля некоторую раздражавшую дисгармонию, которая сегодня как-то особенно была заметна. Вероятнее всего, потому, что людей в Королевском саду собралось множество.

Леди Алауниэль людей недолюбливала, пусть и предпочитала об этом помалкивать из соображений исключительного воспитания и политической целесообразности. Но видят светлые боги, порой терпение ее, немало тренированное воспитанием супруга и сына, подвергалось ужасающим испытаниям. Как вот сегодня.

Нет, в следующем году мероприятие стоит сделать закрытым. Для избранных.

– Дорогой, – обратилась леди Алауниэль к сыну, который шел по правую ее руку, но дистанцию, подобающую его положению, не держал. Он то и дело забывался и отставал на пять шагов, что могло быть истолковано превратно – леди Вилиниэль, встреченная якобы случайно, всенепременно пустит слух о сыновней непокорности или даже, упасите боги, о ссоре… вечно она все преувеличивает. А порой мальчик подступал слишком уж близко, демонстрируя неприглядную эмоциональность.

И задумчивый какой. Отрешенный.

Быть может, влюбился? Леди Алауниэль нахмурилась, но вспомнила, где находится.

– Дорогой, – повторила она очень ласково, и Тири вздрогнул. – Ты не приболел?

– Я здоров.

Какая граничащая с грубостью краткость. Неужели забыл о том, что отвечать старшим надлежит почтительно и подробно, но не забывая о границе, которая отделяет вежливость от болтливости?

И все-таки мальчик у нее получился неудачненький. Не хватало ему ни величественной сдержанности отца, ни изысканной красоты Хрустальной Лилии. И умом не отличался, наставники с ним намучились…

– Дорогой, ты ведь помнишь, где мы находимся? – тон леди Алауниэль был мягок, обманчиво мягок.

– Да. Забудешь тут…

Леди Алауниэль нахмурилась.

Все же не следовало привозить его в город. Мальчик слишком юн, подвержен тлетворному влиянию, а какое еще влияние могут оказывать люди? А еще эта нелепая его идея о самостоятельности… Леди Алауниэль прекрасно известно, что самостоятельность – не для ее сына. И естественно, она постарается донести эту мысль до Тири. Но дома. Выяснять отношения на людях – удел людей.

– Тогда, будь добр, улыбнись. Нет, дорогой, не так. Улыбнись непринужденно. Помнишь, я тебе говорила потренировать непринужденную улыбку перед зеркалом. Ты тренировал?

Она обращалась к сыну ласково, стараясь, чтобы в тоне ее не прозвучало и намека на недовольство.

– Недостаточно… твоя улыбка выглядит несколько вымученной. И люди могут принять это за оскорбление. Крайне обидчивые существа. Ничего, мы вернемся домой и потренируемся вместе. – Леди Алауниэль ободряюще коснулась руки сына.

И тот покраснел.

А левое ухо дернулось… вот снова! Сколько уж она обращалась к целителям, но все без толку! Твердят, будто мальчику ее нужен покой и нервный тик сам пройдет. А один, особо наглый – верно, не обошлось без человеческой крови, и не будь он столь известен, леди Алауниэль не переступила бы порог его дома, – смел утверждать, что она задушила мальчика заботой.

Не задушила. Окружила.

– Все будет хорошо, – леди Алауниэль коснулась щеки сына – жест почти неприличной близости, но рядом никого из знакомых не было, а секретарь промолчит. – Мама тебя не оставит…

Сын вздохнул.

Она хотела добавить что-то еще, про гномов, кажется. Вернее, про целебные их источники или про орочьи грязи – в общем, важное, когда внимание ее отвлек секретарь. И способом таким, который заставил леди Алауниэль усомниться в разумности своего выбора. Она ведь изначально сомневалась, стоит ли принимать полукровку на столь ответственную должность, но рекомендации были хороши, а секретарь нужен. И до сего дня служил он безупречно, а тут вдруг взял и рывком сдернул леди Алауниэль с тропы.

И сам вперед шагнул. Немыслимая наглость!

Она ведь едва не упала! И упала бы, когда б не Тири, успевший подхватить. Все же мальчик не до конца потерян. Просто леди Алауниэль следует приложить больше сил к его воспитанию.

– Не бойтесь. Барсик смирный, – раздался низкий голос, который леди Алауниэль сразу не понравился.

Как и его обладательница.

Но леди Алауниэль была слишком хорошо воспитана, чтобы выказать свое недовольство прилюдно.

– Лагаст, – произнесла она тоном столь мягким, что секретарь вздрогнул.

И отступил с дорожки, а пред очами Хрустальной Лилии предстала картина, удивительнейшая в своей нелепости.

Первой, на кого она обратила внимание, была как раз-то девица. Естественно, человек. На нынешней выставке людей было множество как среди посетителей, так и среди участников. Наивные, они полагали, будто их питомцы способны составить конкуренцию воспитанникам благородных эльфийских семей. Нет, как раз к кошкам у леди Алауниэль претензий не было.

Кошек она даже любила. Да и кто их не любит?

Но вот люди… и нынешняя девица являла собой замечательный пример того, до чего нелепыми могут быть эти создания. И сколь жестоко обошлась с ними милосердная природа…

Девица была высока для человека. Тоща.

И совершенно дисгармонична. Конечно, отчасти виной тому был нелепый ее наряд, бесформенный какой-то, будто она нарочно пыталась скрыть очертания тела. И цвет выбрала неудачный. Темно-лиловый явно ей не к лицу. Кожа, до отвращения неухоженная, обветренная даже – служанки леди Алауниэль и те не запускают себя до такой степени, – имела некрасивый желтоватый оттенок.

Или это не из-за наряда, а из-за загара?

Помилуйте, кто будет добровольно портить кожу загаром? Угольно-черные волосы, в которых проскальзывали выцветшие до пурпура прядки – вот это сочетание леди Алауниэль пришлось по вкусу, – были стянуты на макушке, а из узла торчала потрепанная матерчатая розочка.

В общем, жалкое зрелище.

Леди Алауниэль перевела взгляд с девицы на клетку. Обыкновенную деревянную клетку, которую не удосужились даже пологом прикрыть… какая безответственность! Кот может перегреться!

И поильника не поставили…

Леди Алауниэль нахмурилась. Чего она не терпела, так это жестокости по отношению к животным. В частности, к кошкам. Все же благородные эти создания в ее глазах стояли много выше не только людей, но и гномов, орков и даже некоторых, известных ей, особ эльфийской крови.

А уж когда она пригляделась…

Существо, лежавшее в клетке, было самым великолепным созданием из когда-либо виденных ею. А уж на своем веку и должности – Хрустальная Лилия была куратором ежегодной королевской выставки кошек – леди Алауниэль перевидала немало кошек.

Но эта…

Она была огромна. Совершенна в каждой мягкой своей линии… и масть… истинный «дымчатый сапфир»… и стать… и глаза… вернее, один.

Левый.

– Что вы…

– Орочий маншул, – сказала девица, которая теперь нравилась леди Алауниэль еще меньше, нежели прежде, потому что немыслимо, чтобы человек обладал этаким сокровищем.

Орочий маншул… леди Алауниэль доводилось встречать этих созданий. Орки тоже имели наглость участвовать в выставке, но те маншулы были меньше. Неказистей. И живей.

Она моргнула, пытаясь понять, не померещилось ли ей, что…

Не померещилось.

– Он же… – голос леди Алауниэль предательски дрогнул,