— Понятия не имеем! — хором ответили близняшки и закатили глаза.

— Держу пари, опять какую-нибудь ерунду. Передайте Чепухинде, что я заболела. А лучше скажите, что меня не было дома и вы не смогли передать повестку.

— Нет, мы так не можем, — испуганно замотала головой Бугага. — Скажи, Гаг?

— Конечно, не можем, — согласилась Гагабу. — Ведь получится, что мы соврали. К тому же Чепухинда очень хотела тебя видеть.

— Зачем это, интересно, — призадумалась Пачкуля.

— Сдается мне, из-за Шельмы с Чесоткой. Они на тебя нажаловались. Про пропавшие усы и перья какие-то говорили.

— Понятия не имею, о чем это они, — удивилась Пачкуля. — Какие еще усы? Какие такие перья? Я-то тут при чем?

— Вот сама у них и спроси, — сказала Гагабу, глядя в окно. — Вон они как раз сюда идут. Опля, злобные-то какие! Эй, Пачкуля, посмотри, какие они злобные! Пачкуля, ты где? Бу, куда она подевалась?

— Растворилась, — констатировала Бугага. — Да и Хьюго след простыл.

И вправду, на том самом месте, где только что стояла Пачкуля, парило лишь зеленоватое дурно пахнущее облачко. Дверцы буфета были распахнуты настежь.

— Во дают, — восхищенно прошептала Гагабу. — Ну и скорости.

— А что им еще остается, если Шельма с Чесоткой вышли на тропу войны.

— Да никуда они не вышли, я же просто пошутила, чтобы посмотреть, что она будет делать.

— Вот и славненько. Значит, все сладости достанутся нам одним.

Жадно облизываясь, близняшки накинулись на печенье. В следующий момент раздался оглушительный скрежет, как если бы они вгрызлись в кусок гранита. Близняшки схватились за зубы, в испуге переглянулись и поспешили положить окаменевшее печенье обратно на тарелку.

— Пожалуй, мы лучше пойдем, — пробормотали они и пулей вылетели из хибары.

у, пронесло, — выдохнула Пачкуля. Из последних сил она доползла на карачках до ближайшего дерева и прислонилась к нему спиной, чтобы отдышаться.

— Та тихо ты, — взмолился Хьюго. — Он валялся в канавке неподалеку, изможденный и бледный. — У меня жифот скрутило.

— А у меня все перед глазами скачет. И с чего меня, спрашивается, опять на эти старомодные заклинания потянуло, — простонала Пачкуля и в изнеможении рухнула в заросли чертополоха.

При помощи первого пришедшего ей в голову заклинания Пачкуле удалось перенести и себя, и Хьюго на другой конец Непутевого леса. Однако, как и большинство заклинаний из ее репертуара, это относилось к разряду давно устаревших и имело множество побочных эффектов. Оно стремительно перемещало из одного места в другое, но приходить в себя после такого перелета надо было очень и очень долго.

Еле живые Пачкуля и Хьюго лежали пластом в сырой траве, изо всех сил стараясь удержать в желудках плотный утренний завтрак. Ветвистое дерево с веревочной лестницей, возвышавшееся над ними, казалось Пачкуле смутно знакомым, и она бы наверняка вспомнила, где видела его раньше, если бы дерево хоть на секунду перестало скакать у нее перед глазами. Еще немного погодя Хьюго признался, что предпочел бы нос к носу столкнуться с Шельмой и Чесоткой на узкой дорожке, чем еще раз испытать на себе это перелеточное заклинание. Еле живая Пачкуля была вынуждена с ним согласиться.

Но, как оказалось, это была СУДЬБА. Один шанс на миллион. Впрочем, невероятные совпадения и случаи один на миллион в Непутевом лесу не такая уж и редкость. Одним словом, в то время, как Пачкуля с Хьюго отлеживались в высокой траве, надежно укрытые от посторонних глаз придорожным кустарником, из леса на опушку вышли… Кто бы вы думали?

…ГОБЛИНЫ! Они, голубчики, они самые. Все семеро как один топали гуськом по тропинке нога в ногу. Напомним, что звали их Красавчик, Гнус, Косоглаз, Обормот, Цуцик, Свинтус и Пузан и что жили они в жуткой сырой пещере на самом краю Непутевого леса. Как раз сейчас они отправлялись на очередную охоту. Об этом было нетрудно догадаться по их сосредоточенным физиономиям, традиционным гоблинским охотничьим мешкам (с традиционными обширными дырами на дне) и по особо громкой охотничьей песне-вопилке, которую они самозабвенно горланили хриплыми голосами:

— Так-так-так, — оживилась Пачкуля, мигом избавившаяся от всех признаков недомогания. — Кого это к нам занесло?

— Гоплинофф! — злорадно хихикнул Хьюго. Все его болячки враз как рукой сняло. — Фот пофезло, госпоша! Что бутем делать? Набросимся сзади и сорфем помпоны?

— Ни в коем случае. Не хочу снова привлекать к себе всеобщее внимание. Будем действовать осторожно. А ну-ка, пригнись. Давай-ка для начала понаблюдаем. Кстати, с чего это они вдруг на охоту собрались? Сегодня ж не вторник, правильно я говорю?

По обыкновению, гоблины выходили на охоту по вторникам вечером, а в другое время заглядывали в Непутевый лес крайне редко. Они с ведьмами сильно недолюбливали друг друга. Ведьмы считали гоблинов балбесами, а гоблины ведьм — злюками. И те и другие, к слову сказать, были недалеки от истины.

Гоблины подошли уже совсем близко, поэтому продолжать разговор Пачкуля с Хьюго больше не могли. Страшилища орали столь оглушительно, что хомяк с ведьмой на миг даже перестали слышать свои собственные мысли.

— Стоп! — вдруг гаркнул впереди идущий гоблин и внезапно остановился. Шеренга сложилась гармошкой, и остальные гоблины попадали друг на дружку, образовав большую куча-мала, из которой то и дело доносились приглушенные вопли: «В чем дело, Красавчик? На нас напали?»

— Дадоела мде эда песня, — прогнусавил Красавчик, который и был тем самым впереди идущим гоблином. Обычно именно он возглавлял отряд, но не в силу своих организаторских способностей, а в силу внушительных размеров, благодаря которым пробивал остальным дорогу в непролазных дебрях. Словом, он был вместо бульдозера, только еще тупее.

— Что значит надоела? — удивился Косоглаз. — Как это так?

— А вод дак, — стоял на своем Красавчик. — Тоскливая она. Все эти ободранные коленки, шишки… Думаю, нам дадо петь что-нибудь другое, для разнообразия.

— Мы не знаем других охотничьих песен, — возразил Свинтус.

— Да какая разница, все равно мы не на настоящую охоту идем, так что и песня необязательно должна быть охотничьей, — вмешался Обормот, но остальные тут же на него зацыкали.