лица она разговаривала с дочерью. От тоски сводило скулы. – Нет, никаких шашней, я бы такого в своем доме не допустила!

Илюшин вопросительно взглянул на Ингу. Старшая сестра могла знать то, что скрывалось от матери.

– Дашка ску-у-уучная, – протянула та. – С такой никто мутить не станет. Не было у нее никого.

– С кем же она уехала?

Из дверей выполз кривобокий сонный парень в семейных трусах. Взглянул на сыщиков мутными глазами, сцапал со стола бутерброд, промычал что-то и исчез. Вадим, понял Бабкин. Надежда маменькина.

– Мужик какой-то ее увез, – внезапно сказал Олег. – Старый. С ним тетка была. Это нам соседка сказала, она их видела. Они к Дашке не в первый раз приезжали. В кафе ее возили, все о чем-то говорили с ней. Дважды они здесь были, точно. А сами – москвичи.

– Откуда это известно?

Парень взглянул на Илюшина снисходительно:

– На московских номерах они были, вот откуда.

Бабкин записал имя и адрес соседки.

Илюшин машиной не очень заинтересовался. Он расспрашивал о том, как Даша училась, как общалась с братьями и сестрами… Мать отвечала неохотно, все время пытаясь соскользнуть с обсуждения дочери на рассказ о собственной непростой судьбе. Бабкин, слушая Людмилу, поймал себя на том, что они напоминают рассказ фальшивой Дашиной семьи. Людмила Белоусова знала о своей средней дочери так же мало, как те двое. По ее словам, Даша не встречалась с парнями. У нее не было ни подруг, ни серьезных увлечений. Когда выдавалось свободное время – что случалось нечасто, – она убегала в приют для собак, где постоянно требовались волонтеры. Это был единственный живой штрих к портрету, лишенному всяких красок.

Правда, у Белоусовой нашлись фотографии. С детских снимков смотрела неулыбчивая светловолосая девочка. Смеялась она лишь там, где фотограф поймал ее в обнимку с какой-то лохматой дворнягой.

– В Москве ей, конечно, делать нечего, вы если ее найдете, так и скажите: пусть возвращается, я ругаться не буду, хотя подлость она совершила, конечно…

Ее речь перебили пронзительные вопли. В кухню вбежали две девчонки, одна не старше пяти, вторая лет тринадцати. Эта вторая показалась Бабкину странноватой: рот перекошен, глаза навыкате. Мать отмахнулась от обеих. Инга поймала младшую сестру за руку, откуда-то выхватила расческу и за минуту заплела ей косички, пока малышка приплясывала от нетерпения. Выпустила – и в следующую секунду та исчезла. Сестра с пронзительным визгом, от которого закладывало уши, помчалась за ней.

– Ирка! Светка! А ну не топать! Завтракать идите нормально! А я Дашу, значит, приучала ко всему, – не меняя интонации, продолжала Людмила, – и к огороду, и дома по хозяйству, уборка там, знаете, готовка… И за младшими приглядеть. Она бы у меня всему научилась…

– А старшие ваши дети? – спросил Макар, воспользовавшись тем, что Олег с Ингой вышли. – Они вам помогают?

Она засмеялась, показывая неровные зубы.

– Эти-то трое? Да вы что! С ними проблем не оберешься. Олежек у меня все нервы истрепал, я с ним седая стала: и пил, и дрался, и воровали они с Вадиком, и машину как-то угнали и разбили, чуть не сели, пришлось везде заносить… – Она говорила с простодушной уверенностью ребенка, не сомневающегося в правильности своих поступков. – Инга тоже моей крови попила. То с алкашом каким-то связалась, потом с уркой – только из тюрьмы вышел, искал себе проститутку для приработка… Да и воровства выше крыши… – Она махнула рукой. – Они у меня драчуны, первые-то. В их старших классах я хваталась за любую подработку. За выбитые зубы кто должен платить? Мамочка! А руку Олежек сломал однокласснику – она сама не срастется, доктор денег стоит. От директора не вылезала, везде в ножки кланялась, просила дотащить моих балбесов до конца школы… Младшие вон тоже… Одной только бы носиться. Ногти фломастерами накрасила – и больше ей ничего не нужно! В школе двойка на двойке. И за Пашкой глаз да глаз. Тихоня он, себе на уме. Любая мать знает: если дети притихли – значит, где-то рядом будет пожар.

Она визгливо рассмеялась. Бабкин подумал, что после всего рассказанного ею шутка вовсе не выглядит смешной.

За приоткрытой дверью ему почудилось какое-то движение. Он бросил короткий взгляд: подросток, худой и невысокий, прятался в темноте. Во всяком случае, он и впрямь был тихоней. Если б не его неосторожное движение, Сергей ничего не заметил бы.

– И в интернате Дашку всегда хвалили, – с гордостью продолжала Белоусова. – Это она в меня такая старательная!

– У вас остались контакты ее учителей? – спросил Илюшин.

Он записал телефоны и адрес интерната и вернулся к тому дню, когда исчезла Даша.

Было ли что-то подозрительное в ее поведении? С кем она могла обсуждать свой отъезд? С кем из братьев-сестер Даша стала бы списываться или созваниваться, если ей потребовалась бы помощь?

На все эти вопросы Людмила отвечала невразумительно.

– У вас есть какое-то объяснение ее поступку? – спросил наконец Макар.

– Тихушница она! – осуждающе сказала Белоусова. – Скрытная, ничего про нее не узнаешь! Я думаю, она работать устроилась в Москву, место хорошее нашла. А семью, значит, побоку! Выкинула из головы, бессовестная!

– Кем устроилась? – не выдержал Бабкин.

Женщина пожала плечами. На ее лице было написано, что они ей до смерти наскучили.

Когда они выходили из кухни, за дверью уже никого не было. Бабкин покосился на окна: нет, никто не провожал их.

Сев в машину, он буркнул:

– Я не понял, отчего старшие вскинулись при нашем появлении. Как будто им есть что скрывать. А потом хоп – и смылись.

– Не жил ты с такой матерью как Белоусова, – сказал Илюшин таким тоном, словно сам провел в многодетной семье все детство.

– Поясни!

– Они испугались, что она привела в дом потенциального хахаля.

– Двоих, что ли, сразу? – не поверил Сергей.

– Зачем! Одного. Но с дружком. Они и вышли нам навстречу как самые старшие. Разведывательный отряд. Убедились, что от нас не исходит никакой угрозы, и исчезли. Сестра и ее судьба их не волнует. Они не имеют отношения к ее побегу, иначе дождались бы конца разговора.

Сыщики отъехали от дома. Визит к Белоусовым произвел на Бабкина тягостное впечатление. Некоторое время он молчал, изредка сверяясь с навигатором.

– Слушай, на кой черт она столько детей нарожала? – не выдержал он, когда до интерната оставалось десять минут.

– Понятия не имею. Какая разница?

– Просто интересно…

– Старших она по-своему любила и даже заботилась, – сказал Макар. – А потом устала. Надоели.

– Да как такое может быть!

– Ты как будто в первый раз видишь семью, где взрослым начхать на собственных отпрысков.

– Но не с таким же количеством