долго вытряхивала песок из нежных мест и ещё пару недель лечила молочницу.

Он уехал в столицу, я осталась, — и мы здраво рассудили, что только дураки заводят в восемнадцать лет отношения на расстоянии. Следующего партнёра я выбирала осознанно, из тех, кто не планирует никаких переездов. Леон занимался алхимией, был в меру галантен, вовремя приезжал на назначенные встречи и не ныл, если я подолгу была занята. Наши отношения закончились как-то сами собой, когда я в течение полутора месяцев забывала ему звонить. Когда всё-таки вспомнила, выяснилось, что он счёл моё молчание формой расставания, — и успешно нашёл другую возлюбленную.

Ещё был Нико. Но это другая история.

В общем, у меня были мужчины, — и решительно ни с кем из них я не хотела бы оказаться в этой спальне. Сама атмосфера здесь была гнетущая. Не хватало только разодетых в церковные хламиды певцов, выводящих унылые хоралы о продолжении рода.

«Может быть, у Ёши и вовсе на это всё не встанет, — подумала я с мрачным удовлетворением, — и постельная премьера отложится по техническим причинам.»

На этом я торжественно поставила на столе воняющий какими-то цветами диффузор и вышла проверить, как големы справляются с желтоватым налётом на кафеле в санузле.

Ёши прислал чек на двенадцать тысяч, никак это не прокомментировав. Из них я, саркастически улыбаясь, оплатила матрас, ритуальные зеркала и несколько мужских халатов для гардеробной будущего супруга. А потом, немного посомневавшись, вызвала мастера по ремонту музыкальных инструментов.

— Нужно заказать цветы, — важно сказала Меридит. — Тебе подошли бы махровые пионы, кармин или кардинал. И для жениха бутоньерку. Пенни! Ты заказала?

— Ему надо — он и закажет, — буркнула я.

Меридит не очень хорошо читала по губам и, видимо, не поняла, что я сказала. Поэтому она поджала губы, независимо вздёрнула подбородок и принялась рассказывать, как важно для порядочной колдуньи произвести достойное первое впечатление.

Под этот своеобразный аккомпанемент я читала договоры, с полицией и брачный, попеременно, пока они не спутались у меня в голове в один большой неуклюжий комок. Набросала идей для горгулий, договорилась с островом о ритуале, велела големам как следует начистить лампады в склепе, — а потом, поздним вечером, замерцало зеркало.

— Дорогая, — царственно сказала мама, — мне стало известно, что ты выходишь замуж. Это верно?

Мама очень старалась продлить увядающую молодость и из-за этого выглядела даже старше своих лет. Госпожа Йоцефи Бранги вернулась в родительский дом сразу после развода, основала своё ателье, в котором отшивала сногсшибательно модное нижнее бельё, и приезжала на материк раз в год, чтобы поучаствовать в ноябрьских показах.

— Верно, — вынужденно согласилась я.

— В таком случае, — важно продолжила она, — тебе пора узнать кое-что об отношениях мужчины и женщины!

Она дала мне несколько секунд, чтобы глупо моргнуть и открыть рот, а потом расхохоталась.

— Такое лицо у тебя сделалось! Могла бы и сама мне сообщить, — попеняла мне родительница, — мы же всё-таки подруги! Отправлю тебе бюстье и трусиков, я такие кружева закупила, можно просто умереть от восторга. И пояс для чулков! У тебя же есть хорошие чулки?

— Да, — сказала я, не уточняя, каким критериям они должны соответствовать.

— Ну, хорошо. Встань-ка, покрутись! Хоть посмотрю на тебя. Ты что ли ещё похудела? А подержаться за что? Вся в отца!..

Так она болтала, пока я не отговорилась делами.

— Фотографии отправь, — велела мне мама напоследок. — Его, себя, вас вместе и вообще всего что захочешь. Повешу в офисе!

Фотографии Ёши у меня даже были, — их полагалось приложить к брачному контракту, — и я продемонстрировала их маме. На снимках Ёши улыбался, чего в жизни за ним почти не наблюдалось, зато тёмные провалы под глазами были на месте. Мама поохала, посмеялась, отправила мне воздушный поцелуй и потушила зеркало.

Я отпустила с лица радостное выражение и всунула фотографию обратно в бумаги.

— Такой он всё-таки старый, — расстроенно протянула Мирчелла.

Я пожала плечами. Не то чтобы именно старый, — взрослый и сноб, ничего нового. Зато на его деньги я отреставрирую рояль, и каждое утро буду петь пошлятину, наслаждаясь тем, как простенькие мелодии гуляют эхом по третьему этажу.

А не понравится, — так пусть заведёт себе беруши.

ix

С недавних пор понедельник занимает первое место в моём личном рейтинге худших дней недели, и всё из-за него — из-за Конклава. Каждый раз, приезжая в зеркальный зал Холла, я готовлюсь заранее к мучительным, совершенно бесцельным разговорам, и к коротким объятиям с измученной Лирой.

Но в этот раз, стыдно сказать, всё это прошло как-то мимо меня. Я почти не слышала, как два сморчка из разных зеркал поливали друг друга изысканно-вежливыми помоями, и едва нашла в себе силы сказать Лире хоть два слова, — все мои мысли уже были там, в завтрашнем дне.

Вторник настал неожиданно быстро.

Время вообще — загадочная штука; когда не надо, оно тянется расслабленной, глухо звучащей резиной, а иногда, когда ждёшь этого меньше всего, гремит несущимся во весь опор поездом и бьёт по ушам звоном. Мне казалось, я успела только моргнуть, а по моим пальцам уже лилась на снег тёмная кровь Бишиг, и хлопали крыльями жадные горгульи; я моргнула ещё раз — а в волосах вдруг вода: это я смывала с себя запах табачного дыма, доверившись подсознанию, как мои создания доверяют вложенным в них чарам.

Было восемь утра, когда я, велев Крошке занять переднее сидение, села в блестящую чёрную Змеицу с удлинённым корпусом. Водитель едва заметно вздрогнул, и машина, проскрипев шинами по укатанному снегу, покатила по улице вниз.

— Доброе утро, — сказала я жениху, учтиво улыбнувшись.

— Вы не надели платья, — нечитаемым голосом заметил Ёши.

— Я не ношу платьев.

Он оглядел меня с ног до головы:

— Вы выглядите не слишком… празднично.

— Моя одежда соответствует традиции, — я нахмурилась. — Что-то иное не было оговорено контрактом.

Сам Ёши был, конечно же, разодет: всё пространство вокруг него было занято пышными складками гладкой ткани, и часть её перебиралась на мои колени. Жених носил богатые лунные халаты: нижний белый, а затем красные в несколько слоёв. Верхний был расшит золотыми птицами, по крыльями которых плескалось трескучим бисером пламя.

Я надела под кольчугу плотную чёрную рубашку, и на этом мои приготовления закончились.

Ехали в тишине. Шёл редкий, колкий снег, была гололедица, и на лестницах то и дело оскальзывались прохожие; дома вокруг стояли глянцевые, облитые льдом, будто глазурью. Заспанное зимнее солнце только-только выбиралось на горизонт, обиженно-оранжевое и дрожащее маревом, а луна на северном склоне была яркая-яркая,