Юлю это жутко веселило. Она успокоилась за дочь и стала оставлять их наедине: хотелось выспаться и почитать. Это сначала напрягло, но потом отпустило героя, потому что Света осталась на высоте.

Пропустив две экскурсии, Юля так и не открыла заветную тетрадь. Насытившись солнцем и морем, она проваливалась в глубокий и сладкий полуденный сон. Будил её радостный смех Светы и тихий голос Александра. Они не пропускали ни одной экскурсии, возвращались вечером и прощались у двери их номера.

Света никогда не была красавицей: она себя таковой считала и делала. Она уже знала, что главным является гармония внешнего антуража и внутренней уверенности в себе. Внешний супермодный «прикид», чего греха таить, добавлял и питал эту самую уверенность. Юля была благодарна мужу, который с детства взвалил на себя труд научить дочь искать и найти главное: гармонию внешнего облика и внутреннего «я». Именно он занялся этим, потому что Юля была всегда выше таких мелочей. С большим трудом она сама привыкала к необходимости носить шикарные вещи. Надевая их, она до сих пор чувствовала внутренний дискомфорт и мечтала о привычных джинсах и футболках.

Сможет ли Света сыграть добычу, за которой так любит охотиться мужской инстинкт? Очень хотелось, чтобы она не стала фанаткой в своей игре. Один из победивших в ней иногда горько разочаровывается. «Удача свалилась на голову внезапно и злорадно усмехнулась», – как любила говаривать Дина.

Александр был несказанно благодарен им за сдержанность, за то, что они словно и не замечали его неординарную внешность. Однажды ранним утром на пустынном пляже, после случайно совпавшего утреннего заплыва, он даже поведал Юлии Львовне о своих родителях.

Они встретились, рассказывал он, после войны, поселились сознательно в глухой северной деревушке, живут в мире и согласии.

– Гордятся вами?

– Пока рано: ещё надо идеально овладеть английским языком и добиться практики по психоанализу в Штатах. Пора распространять психологическую помощь и в России. Потребуется много специалистов, чем я сейчас и занимаюсь. Время потрясений и хаоса скоро затребует таковых.

Он начинал нравиться Юлии всё больше, и красота его была не вульгарно броской, даже наоборот, очень мужской.

Последние дни она уже сильно скучала по дому и Лёше. Наконец, Юлия открыла дневник.

«Как жаль, что я верю не в Бога, а в злодейку-судьбу. Поскольку дурой себя не считаю, то нет и надежды, управляющей обычно дураками. Осталось только терпение – медицина бедных.

Моя мама, учитель-филолог, получила распределение в Подмосковье, в посёлок городского типа. После долгого ожидания достойной себе пары уступила влюблённому в неё шофёру, лихому и красивому парню. В конце концов, как она считала, лучше, когда любят тебя, и рассчитывала на безоблачную семейную жизнь. Ошиблась.

Отец очень хотел сына, а родилась я. Все говорили, что на свет появилось само очарование, но этот факт папа не заметил. Я это чувствовала и страдала. Любовь к нему была безответной. Говорят, что детство формирует дальнейшую жизнь человека. Так случилось и со мной. Мама растерянно наблюдала отчуждение мужа. Она никак не могла постигнуть эту глупую причинность: рождение дочери вместо сына. Начались запои с дружками. Куда делась его любовь?

Всё изменилось, когда она решилась на второго ребёнка. Перед этим были всевозможные доморощенные консультации о времени зачатия именно мальчика. Отец круто изменил образ жизни и даже стал обращать внимание на меня. Сажал на колени и спрашивал, буду ли я любить братика. Я счастливо кивала головой и играла на пианино специально разученные в музыкальной школе колыбельные песенки. Отцу так хотелось узнать пол будущего ребёнка, что он чуть раньше положенного срока отвёз маму в Москву на платное УЗИ и вернулся совершенно счастливый. Обследование показало, что будет мальчик. В маминых глазах исчез не понятный для меня страх. Больше никаких анализов она не сдавала.

Юрочка родился олигофреном. Через полгода отец бросил семью, нашёл себе новую пассию в Москве. Наша жизнь превратилась в ад. Через год мама вынуждена была уйти из школы и устроиться на ночную работу в котельную. Ей пошли навстречу. Днём с братом сидела она, а по возвращении из школы – я. Моё детство тоже кончилось. Я не жалела о нём. Мать «училка» – ребёнок изгой: было традицией нашей школы. Редкие симпатии мальчишек были ещё большим ужасом. Они старались зажать меня в углу и поиздеваться, наслаждаясь страхом в моих глазах.

Теперь я серьёзно взялась за учёбу. Только на меня и была надежда в будущем. В восьмом классе мама устроилась ещё на полставки и наняла мне репетитора по английскому языку.

Все в посёлке сочувствовали нам и помогали, чем могли. Мои старания были вознаграждены золотой медалью и поступлением на переводческий факультет института имени Мориса Тореза. В глазах мамы появился огонёк надежды. Ещё меня взяли на подработку секретарём: в этом помог директор моей школы, похлопотав за меня перед ректором, бывшим когда-то его другом.

Моя будущая специальность сулила заработок и работу на дому. Всё лето мы сажали и взращивали огород в полученном садоводческом товариществе, вывозя туда и Юрочку. О лечении не могло быть и речи: случай был слишком тяжёлый, а сдать его в интернат врачам-варварам мы даже не смели думать. Мама однажды ездила в один лечебный пансионат и вернулась с твёрдым решением: одного его там оставлять нельзя. Два года она писала письма главврачу этой больницы, соглашалась на любую должность, чтобы быть рядом с сыном, но в те времена это оказалось невозможным. Почему?! – молча кричала её душа и винила, винила себя, не пробивную, беспомощную, никому не нужную, не способную родить здорового ребёнка, обеспечить нормальный уход больному…

Мама во всех бедах винила себя, и тихо таяла, безропотно неся свой крест. Я несла знамя надежды – училась. Летом тянули лямку вдвоём. Третий курс, зимняя сессия, телеграмма: «Мама в больнице». Мне позволили, как исключение, сдавать предметы по мере их подготовки. Если я не смогу, то мне оформят академический, пообещал декан.

В больнице я смотрела на маму, на родное, почти мумифицированное лицо и рыдала.

– Поленька, я держалась, как могла, – шептала она виновато. – Не обижай Юрочку, – просила она уже в бреду.

Я разрывалась между больницей и домом и, конечно, было не до учёбы.

Не знаю, насколько бы меня хватило, если бы не чудо. Судьба на мгновение ослабила удушающие тиски: в меня влюбился молодой и талантливый врач, присланный на практику из Москвы в нашу больницу.

Ему поручили вести маму, считавшуюся безнадёжно больной. Ей ставили один диагноз за другим, но так толком и не могли понять, как её лечить. Пробовали одни лекарства за другими, а ей становилось всё хуже и хуже.

Антон Константинович взялся за лечение серьёзно. Несколько раз консультировался у столичных светил, и окончательный диагноз был поставлен. Жил он на квартире у одинокой старушки, а на выходные ездил на собственной машине домой в Москву. Все говорили, что он у нас ненадолго, что ждёт свободное место в ординатуре при элитной клинике.