Тоби вздрогнул, но тотчас овладел собой.

– Ваша милость, – повторил он, – я положил письмо на туалетный стол, как я вам сказал, и прошу у вас только полчаса, чтобы доказать, что письмо в руках мадемуазель де Лавальер, или же принести его вам обратно.

Арамис с любопытством наблюдал за лакеем.

Фуке был доверчив; двадцать лет этот лакей усердно служил ему.

– Хорошо, – согласился он, – ступай, но принеси мне доказательство, что ты говорил правду.

Лакей ушел.

– Ну, что вы скажете? – спросил Фуке у Арамиса.

– Я скажу, что вам во что бы то ни стало надо узнать истину. Письмо или дошло, или не дошло до Лавальер; в первом случае нужно, чтобы Лавальер возвратила вам его или же сожгла в вашем присутствии; во втором – необходимо раздобыть письмо, хотя бы это стоило нам миллиона. Ведь вы согласны со мной?

– Да; однако, дорогой епископ, я считаю, что вы сгущаете краски.

– Слепец вы, слепец! – прошептал Арамис.

– Лавальер, которую вы принимаете за тонкого дипломата, просто-напросто кокетка, которая надеется, что я буду продолжать увиваться за ней, раз я уже начал. Теперь, убедившись в любви короля, она рассчитывает с помощью письма держать меня в руках. Это так естественно.

Арамис покачал головой.

– Вы не согласны? – спросил Фуке.

– Она не кокетка, – отвечал Арамис.

– Позвольте вам заметить…

– Я отлично знаю кокеток!

– Друг мой, друг мой!

– Вы хотите сказать, что далеко то время, когда я изучал их? Но женщины не меняются.

– Зато мужчины меняются, и теперь вы стали более подозрительны, чем были прежде. – Рассмеявшись, Фуке продолжал: – Если Лавальер пожелает уделить мне одну треть своей любви и королю две трети, найдете вы приемлемым такое положение?

Арамис нетерпеливо поднялся.

– Лавальер, – сказал он, – никогда не любила и никогда не полюбит никого, кроме короля.

– Но ответьте мне наконец, что бы вы сделали на моем месте.

– Прежде всего я не выпускал бы из дому вашего слугу.

– Тоби?

– Да, Тоби; это предатель!

– Что вы?

– Я уверен в этом. Я держал бы его взаперти, пока он не признался бы мне.

– Еще не поздно; позовем его, и вы допросите его сами.

– Прекрасно.

– Но уверяю вас, что это будет напрасно. Он служит у меня уже двадцать лет и ни разу ничего не перепутал, а между тем, – прибавил Фуке со смехом, – перепутать бывало так легко.

– Все же позовите его. Мне сдается, сегодня утром я видел, как этот человек о чем-то совещался с одним из слуг господина Кольбера.

– Где?

– Возле конюшни.

– Как так? Все мои слуги на ножах со слугами этого мужлана.

– Однако повторяю, я видел его, и когда он вошел, его физиономия показалась мне знакомой.

– Почему же вы ничего не сказали, когда он был здесь?

– Потому что только сию минуту я припомнил.

– Вы меня пугаете, – сказал Фуке и позвонил.

– Лишь бы мы не опоздали! – прошептал Арамис.

Фуке позвонил вторично. Явился камердинер.

– Тоби! – крикнул Фуке. – Позовите Тоби!

Слуга удалился.

– Вы предоставляете мне полную свободу действий, не правда ли?

– Полнейшую.

– Я могу пустить в ход все средства, чтобы узнать истину?

– Все.

– Даже запугивание?

– Я уступаю вам обязанности генерального прокурора.

Прошло десять минут. Тоби не появлялся. Выведенный из терпения Фуке снова позвонил.

– Тоби! – крикнул он.

– Его ищут, ваша милость, – поклонился камердинер.

– Он где-нибудь близко, я никуда не посылал его.

– Я пойду поищу его, ваша милость.

И камердинер снова удалился. Арамис в молчании нетерпеливо прогуливался по комнате.

Фуке зазвонил так, что мог бы разбудить мертвого.

Вернулся камердинер; он весь дрожал.

– Ваша милость ошибается, – сказал он, не дожидаясь вопроса Фуке. – Ваша милость, вероятно, дали какое-нибудь поручение Тоби, потому что он пришел на конюшню, вывел лучшего скакуна, оседлал его и уехал.

– Уехал! – вскричал Фуке. – Скачите, поймайте его.

– Полно, – Арамис взял его за руку, – успокойтесь, дело сделано!

– Сделано?

– Конечно, я был в этом уверен. Теперь не будем поднимать тревоги; разберем лучше последствия случившегося и постараемся принять меры.

– В конце концов, – вздохнул Фуке, – беда не велика.

– Вы думаете?

– Конечно. Всякому мужчине позволительно писать любовное письмо к женщине.

– Мужчине – да, подданному – нет; особенно когда женщину любит король.

– Друг мой, еще неделю назад король не любил Лавальер; он не любил ее даже вчера, а письмо написано вчера; и я не мог догадаться о любви короля, когда ее еще не было.

– Допустим, – согласился Арамис. – Но письмо, к несчастью, не помечено числом. Вот что особенно мучит меня. Ах, если бы на нем стояло вчерашнее число, я бы ни капли не беспокоился за вас!

Фуке пожал плечами:

– Разве я под опекой и король властвует над моим умом и моими желаниями?

– Вы правы, – согласился Арамис, – не будем придавать делу слишком большого значения. И потом… если нам что-либо грозит, мы сумеем защититься.

– Грозит? – удивился Фуке. – Неужели этот муравьиный укус вы называете угрозой, которая может подвергнуть опасности мое состояние и мою жизнь?

– Ах, господин Фуке, муравьиный укус может сразить и великана, если муравей ядовит!

– Разве ваше всемогущество, о котором вы недавно говорили, уже рухнуло?

– Я всемогущ, но не бессмертен.

– Однако, мне кажется, важнее всего отыскать Тоби. Не правда ли?

– О, его вам не поймать, – сказал Арамис, – и если он был вам дорог, наденьте траур!

– Но ведь он где-нибудь да находится?

– Вы правы; предоставьте мне свободу действия, – отвечал Арамис.

Королева-мать пригласила к себе молодую королеву.

Больная Анна Австрийская дурнела и старилась с поразительной быстротой, как это всегда бывает с женщинами, которые провели бурную молодость. К физическим страданиями присоединялись страдания от мысли, что рядом с юной красотой, юным умом и юной властью она служит только живым напоминанием прошлого.