— Но он же ни на чем не умеет играть!

— Говорит, что это не важно.

В этот момент появилась Гайа.

— А здесь здорово, — произнесла она.

Мы со Спазимо растерянно посмотрели на нее.

Мы снова сели в машину, но дочь инженера Комолли даже и слышать не хотела, чтобы ее отвезли домой. Если бы она хоть немного была голодна, я бы отвезла ее в «Макдоналдс», но у меня была идея получше: отправиться в бар на улице Верди, где в это время Тим и его друзья пили аперитив.

Пока мы ехали, Гайа смотрела в окно и терла рукой лицо, так, что оно покраснело. Было шесть часов вечера, небо стало лиловым, как гематома. Я краешком глаза посмотрела на странное существо, сидевшее рядом со мной.

— Расскажи мне о своих родителях.

Она вздохнула.

— Мой отец считает, что за деньги можно купить все, даже людей.

Я сбавила скорость в поисках свободного для парковки места.

— Ну а твоя мать?

Она пожала плечами, но у меня не оставалось времени вникать в подробности: заметив свободное место, я попросила ее выйти. Пока я выворачивала руль, она стояла неподвижно, склонив голову набок, уставившись на меня.

— У тебя разбит подфарник, — произнесла она.

Мы вошли в бар, расположенный на площади Верди. Как только я их познакомила, то сразу поняла, что они не понравились друг другу. Тим вернулся к своим друзьям, бросив на меня многозначительный взгляд вроде «кто эта странная особь?».

Она смущенно озиралась по сторонам.

— У меня всегда такое чувство, что я везде лишняя.

Заказав некрепкое пиво, я сказала:

— Гайа, Тим всего лишь молокосос, ты для него слишком взрослая.

— Разве не ты говорила, что ему двадцать три года?

— И имела в виду… что ты более зрелая.

— Ты когда-нибудь читала Павезе? — обронила она, презрительно посмотрев на стоявшую на стойке пиалу с арахисом.

— В молодости.

— А Вульф? Плат? Маяковского?

Мне стало не по себе.

— Если не ошибаюсь, они все самоубийцы? — Я залпом выпила пиво. — Пошли, отвезу тебя домой.

Привстав, я заметила в ее глазах тревогу и нерешительность.

— Сейчас мы расстанемся и больше не увидимся, да? — пробормотала она.

Я взяла счет и записала номер ее сотового телефона.

Через пятнадцать минут я была дома. Сразу зазвонил телефон. Я схватила трубку.

— Ты сегодня вечером свободна? — раздался голос Джиджи Марини.

— А что ты хочешь предложить?

Раздался смешок.

— Скажу, когда увидимся.

Мне стало плохо.

— Джиджи, — ответила я, сняв куртку, — тебе известно, что я давно забыла, что такое оргазм?

В трубке повисла тишина.

— Так, значит, прошлой ночью…

— Не скажу, что мне это не понравилось… Короче, если тебе не дает покоя мысль относительно своей вины…

Он не дал мне договорить.

— Да я даже не думаю об этом.

— Отлично. Позвоню, как только выдастся свободная минутка.

Телефон задребезжал снова. Это был Тим.

— Что это за мымра с тобой была?

— Выбирай выражения, она очень умная девушка. К тому же вы с ней похожи.

— В каком смысле?

— Она еще не решила, быть ли ей рок-звездой, режиссером видеоклипов или фотографом топ-моделей, — съехидничала я.

— Ты будешь приятно удивлена, узнав, что я готовлюсь к экзамену, — выпалил он в свою защиту.

— Вот это новость, Тим. И какой предмет ты будешь сдавать?

— Историю театра. Я пишу обалденную работу о Брехте и Пискаторе. В общем, о политическом театре…

— Ах вот как, политический театр… — Мне доставляло огромное удовольствие подначивать его, когда он начинал изображать из себя этакого занятого умника. — Другими словами, какое-то время мне придется обходиться без твоей микрокамеры «Spycam».

— Я одолжу ее тебе, но даже не думай избавиться от меня.

Я рассмеялась.

— Чего еще скажешь?

— Откуда она взялась?

— Это дочь Комолли.

— Черт, в таком случае у нее полно денег!

— Теперь, когда ты знаешь, сводишь ее в кино?

— Даже и не подумаю идти с такой страшненькой.. — То есть Фэдэ говорит, что она недурна, но слишком угрюмая…

— У нее проблема.

— Какого рода?

— Не ест.

— Когда я учился в лицее, я видел одну такую, тоже мечтала стать фотомоделью.

— Не думаю, что это относится к Гайе.

Я бросила трубку радиотелефона на диван и сразу заметила на столике коробку из-под обуви. Я уселась на подлокотник кресла и схватила несколько листков…

10 января '86.

Альдо, это мир пустых обещаний. Надеюсь, у тебя дела идут лучше, чем у меня. На каждом прослушивании я вижу огромное количество готовых на все актеров: современные гладиаторы, причем безрукие, одноглазые, но рвущиеся в бой. Если нет крови, то нет и зрелища…

Я взяла в руки коробку: внутри лежали конверты, которые мне еще предстояло открыть. Но только не сегодня, когда я слишком устала.

Как-то вечером в ноябре 77 года мы с Адой вышли из Театра Дузе после спектакля «Сирано де Бержерак» с Пино Миколь. До дома было полчаса ходьбы, и мы пошли пешком, не проронив ни слова, — нас переполняли эмоции.

— Вот это я хочу делать, тебе понятно?

Я кивнула, со страхом съежившись в своем узком синем полупальто. В пятнадцать лет для нас уже все было решено: Ада будет актрисой, а я — адвокатом.

С того вечера мы посмотрели много спектаклей: «Леонс и Лена» с Антонио Салинес в Театре Тестони, «Человек с чемоданами» Ионеску с Тино Буадзелли, «Власть тьмы» Льва Толстого, в котором играли Збраджиа и Плачидо, «Мера за Меру» с Лавиа, Ваннукки, Скаччиа и Пикколо… Это продолжалось до тех пор, пока однажды, сидя в партере, она не влюбилась в конце последнего акта «Ричарда III» в Кармело Бене. Она вырезала из газет все его фотографии и читала его книги.

Я была совершенно другой, меня угнетала светская жизнь. Я протестовала против Алмиранте, принимала участие в собраниях Молодежного союза итальянских коммунистов, танцевала с товарищами в зале местного отделения Национального союза офицеров запаса, которое возглавлял Гриеко, на празднике ежегодной перерегистрации членов партии, говорила о молодежном движении присоединения в маленьком баре на улице Тоскана и ходила во Дворец спорта послушать в исполнении Лучио Далла песню «Какое глубокое морс».