что-то социальное? – Гадко улыбнулся Ванрав. – Скажи, Эльгендорф, ты наверное, и забыл уже, что значит веселиться с друзьями?

– Не начинай, ладно? Мне уже давно не до веселья… – вздохнул Вильгельм и потер виски. Воспоминания бурного отрочества полезли в голову совсем не вовремя. – Я думаю, что в Академии что-то случилось.

– В Академии? – наигранно удивился Варнав. – Там утроенная охрана, что там может произойти?

– Не надо глумиться! – рявкнул Вильгельм и отпил холодного пива, снова поморщился. – Я поймал на приемнике волну. Она прерывалась каждые пять секунд в определенном порядке. Такое бывает только в том случае, если что-то происходит.

– Ты думаешь, что какой-то идиот с Академии отправил на Землю сигнал? Кто тут помочь может? Ты? Ха-ха, очень смешно. Ты и себе то не можешь помочь, а еще кому-то другому?! – Ванрав, кажется, наслаждался происходящим. – Жак? Он сейчас греется на солнышке на каком-нибудь пляже и плевать хотел на наши заботы. Норрис вообще с ума сошел. В последний раз, когда я у него был, он бросился на меня с факелом и заорал: «Нечистый! Нечистый! Гореть тебе!» – Ванрав замахал поварешкой так, как безумец бы мотал чем-то вроде посоха или палки. – Вот тебе и твой обожаемый Норрис! Ну, а Годрика вообще эта планетка не интересует. Он сюда впервые приперся, наверное, во времена золотой лихорадки, чтоб выкачивать из недр «урбаний», пока людишки подбирали куски крашеного металла.

Слушать монолог Ванрава было невозможно. Правда всегда резала лучше ножа, даже самого острого.

Вильгельм резко поднялся с места и пошел в ванную, не спросив разрешения. Ему очень хотелось умыться ледяной водой, чтобы хоть немного привести себя в чувства. На маленьком зеркальце помадой были написаны номера телефонов. В мыльнице плавал обмылок, а слив ванной был устлана волосами. Вильгельма пронзило чувство отвращения.

– Ладно, Варнав. Я к Годрику, – бросил Почитатель по пути в спальню.

По коридору долго идти не пришлось – его почти и не было. Пару шагов по тусклому помещению и он оказался в у белой двери с вставкой из стекла. Вильгельм аккуратно открыл ее и вошел в комнату, в которой воняло то ли бельем, то ли горелыми волосами. Стены в цветочек, кровать, на которой лежала очередная женщина Ванрава под пледом с тигром. На стене висел ковер, а на столе, на веселенькой скатерке, лежали журнальчики сомнительного содержания и письмо, помеченное печатью Академии.

«Он бы еще на лицо своей благоверной положил секретное донесение», – фыркнул Вильгельм и, убрав письмо за пазуху, пошел к выходу.

– На, вот. Он живет на улице Долговых в отеле. Он тут, типа, проездом, так что сегодня или завтра уже отчалит. Номер его я тебе написал. Короче, позвонишь ему. Женщину не разбудил?

– Не беспокойся, я тихо. Ты только секретные послания больше не оставляй на видном месте, а то узнает, что ты у нас посланник из мира другого. Вдруг перестанет ходить к тебе в бомжатник.

– Ой, вали уже, Эльгендорф! – Махнул рукой Ванрав и выпроводил однокурсника за дверь.

На улице все еще шел дождь. Вильгельм жалел, что не взял машину, потому что в ней было бы не так противно. Хотя, пачкать ее тоже как-то не было желания. В конце концов он решил вызвать такси, потому что ему даже полчаса пути сейчас бы встали боком. Таксист пообещал приехать через пару минут, так что Вильгельм отошел к розовой стене и принялся ждать.

Двор, на который он глядел, был обычным двором – две качельки, лавочки, песочница, цвет наполнителя которой из желтого стал коричневым, и грибочек, исписанный всеми похабными словами, которые только можно придумать. Со всех сторон он огорожен домами.

«Не таким я создавал тебя, Мир», – вздохнул Вильгельм.

Он знал Землю райским садом, вечно зеленым и прекрасным. Помнил, как ноги ступали по сочной траве, которая оставляла маленькие царапинки на ступнях, как большие руки собирали чудные дары Планеты, как бледное лицо наслаждалось лучами горячего Солнца. Волосы мокли под теплым дождем, ссыпавшегося с огромных водопадов. Небо было конфетно голубым, а облака, белоснежные, напоминали сладкую вату. Воздух пах патокой и был прозрачным.

Но все это исчезло, стоило появиться человеку. Этому созданию, которое он, собственными руками, создал, наделил свободой воли, позабыв, а, может, и специально не решившись вспомнить, что с первых мгновений жизни человека потерял возможность вмешиваться в их жизнь. Люди должны были сами, без помощи Вильгельма, сообразить, как сохранить Землю в порядке, но их «порядок» слишком отличался от Академского понимания.Люди почувствовали себя единственными хозяевами Планеты и присвоили Землю, все ее богатства, которые им не предназначались. Чем умнее становился человек, тем сильнее он использовал природу в своих целях, и если пашни и небольшие фабрики еще можно было перетерпеть, то огромные предприятия, выбрасывавшие в атмосферу ядовитые газы, миллиарды машин, загрязнения океанов и земель и уничтожение лесов со всем живым, что не успевало спрятаться, а потом насильственным выкуриванием мелких зверьков ради шуб или развлечения, Вильгельм терпеть не смог. Но стоило ему попытаться вмешаться, попросить Жака навлечь на людей стихийные бедствия или запустить метеорит в одно из опасных для Земли предприятий, как из Единого Космического Государства приходили отказ за отказом – все это расценивалось как запрещенное Кодексом вмешательство в жизнь образцов. А Почитатель ненавидел свою судьбу с каждым днем все больше, особенно когда выходил на улицу и дышал загрязненным воздухом, не мог разглядеть ни одной звезды из-за светового загрязнения и видел уничтоженную бетоном и кирпичом природу, которую когда-то создавал для себя и для тех граждан, которые все-таки грустили о том, что на Шаттлах такой красоты никогда не получалось добиться.

«Стоит подумать о людях, как настроение мое сразу портится», – хмыкнул Почитатель, и ему стало совсем уж грустно.

Таксист приехал быстро, и Эльгендорф запрыгнул в теплый салон, назвал адрес и отвернулся к окну. Мужчина в черной шапочке кивнул и повез его всевозможными дворами, чтобы «срезать путь и объехать пробки», хотя до отеля всего-то пару километров, но спорить пассажир не стал. Какое ему дело, главное, что в тепле, а не на улице. Годрик все равно просто так не испарится.

Они ехали под звуки радио, а за окнами мельтешили люди, которым таксист сигналил, чтобы они освободили ему дорогу. Впрочем, сам водитель перепутал проезжую часть с тротуаром, но это его не волновало. Он ожидал больших чаевых и предвкушение хороших чаевых даже закрыло ему рот, из которого так и норовили вылететь оскорбления, касаемо внешнего вида Эльгендорфа.

Отель, в котором Годрик остановился, находился у главной городской площади