Пока эти непаше мысли понобно стае испуганных мышей проносились в голове Мегвин, в окружающем ее мраке появились яркие вспышки желтого света. Они напоминали светлячков или бабочек, а иногда казались похожими на отдалении факелы. Огни вились спиралью, застывая замысловатыми узорами, словно дым чьей-то гигантской трубки.

Тогда раздался решительный, властный голос.

— Поднимайся! Ступай на вершину! Час пробил.

Вдруг она оказалась в окружении прекрасных неземных существ, одетых в платья всех цветов радуги. Их глаза излучали свет, подобный свету юных звезд. Они были легки и изящны, почти прозрачны, как легкие весенние облака. Существа медленно раскачивались, как бы исполняя прекрасный танец цвета и музыки, которая, казалось, исходила от них самих и была похожа на звон тысячи маленьких колокольчиков.

— Час пробил, — повторил голос, вернее, множество голосов. — Ступай на вершину.

С этими словами видение растаяло, растворившись в темноте.

Мегвин проснулась. Огни едва мерцали. Где-то рядом сонно бормотали спящие люди. Она так крепко сжимала в руке камень Джисфидри, что на ладони остался красный след.

Боги! Они опять звали ее, и на этот раз зов был настойчивым. Они сказали: «Час пробил… Вершина…» Это значит, что Эрнистир будет освобожден. Боги чего-то ждут от нее, иначе они не говорили бы с нее так ясно. «Вершина!» — сказала онп себе еще раз и надолго задумалась во мраке пещеры.

Убедившись, что граф Аспитис не собирается уходнть с палубы, Мириамель подошла к низкой двери и осторожно постучала. Сначала никто не ответил, как будто каюта была пуста, потом раздался тихий голос:

— Кто это стучит?

— Леди Мария. Можно мне войти?

— Заходите.

Ган Итаи сидела на койке у окна и смотрела на волны.

— Простите, что отвлекаю вас…

— Отвлекаешь? От чего? Что за глупости. Дитя мое, сейчас день, и мне совершенно нечего делать. Как же ты могла мне помешать?

— Не знаю… Я только… — Мириамель умолкла, пытаясь собраться с мыслями. Она и сама-то не совсем понимала, зачем пришла сюда. — Мне обязательно нужно поговорить с кем-то, Гаи Итаи. Я очень напугана.

Ниски подошла к трехногой табуретке в углу, которая служила ей столом, убрала с нее отполированные морем камни и раковины в сумку и подвинула табуретку к Мириамели.

— Садись. И ничего не бойся, дитя.

Мириамель устало провела рукой по лбу, вспоминая, как много ей хотелось рассказать ниски. Она не знала только, что ей уже известно. Похоже, она знает, что на самом деле ее зовут вовсе не леди Мария. Или нет? Пришлось спросить напрямик:

— Вы знаете, кто я?

Ниски улыбнулась:

— Да. Ты леди Мария, благородная леди из Эркинланда.

Мириамель опешила.

— Да? — вырвалось у нее.

Смех ниски шелестел, как сухая трава под порывом ветра.

— А разве нет? Ты многим называла это имя. Но если ты спрашиваешь у Ган Итаи; как тебя зовут на самом, деле, то я скажу: зовут тебя Мириамель, и ты дочь Верховного короля.

— Значит, вы знаете?

— Кадрах сказал мне. Да я и сама догадывалась. Однажды я видела твоего отца. Ты похожа на него.

— Я… Вы… — Мириамель совсем растерялась. — Что вы хотите сказать?

— Твой отец встречался на этом. корабле с Бенигарисом два года назад. Тогда Бенигарис был только сыном герцога. Это Аспитис устраивал ту встречу. С ними был еще лысый колдун, — Ган Итаи провела рукой по волосам.

— Прейратс, — ненавистное имя искривило губы Мириамели.

— Да, это был он.

Ган Итаи выпрямилась, вслушиваясь в какие-то далекие звуки, и снова повернулась к гостье.

— Я редко запоминаю имена тех, кто бывает на этом судне, но тогда Аспитис называл мне всех своих гостей, как мои дети повторяют скучный, но хорошо выученный урок.

— Ваши дети?

Ниски улыбнулась и кивнула.

— Конечно. Я уже двадцать раз как прабабушка.

— Я никогда не видела детей ниски.

— Насколько я знаю, ты только по происхождению южанка, а росла в Меремунде. Там ведь есть маленький Городок ниски, ты никогда не бывала в нем?

— Мне не позволяли.

Ган Итаи покачала головой.

— Бедняжка. Жаль, что ты не видела этого чудесного города. По нынешним временам это большая редкость. Нас стало гораздо меньше, чем раньше, и никто не знает, что будет с нами завтра. Моя семья — одна из самых многочисленных, и кроме нас есть еще только десять родов — всего десять от Абенгейта до Наракси и Хача. Это так мало! — Она снова печально покачала головой

— Скажи, Ган Итаи, когда отец и те двое были здесь, о чем они говорили, что обсуждали?

— Они беседовали о чем-то, но я не могу тебе сказать о чем. Это было ночью, а я провожу ночи на палубе с моим морем и моими песнями. Не мое дело следить за хозяевами. Я делаю только то, для чего рождена. Я пою морю.

— Но ты же принесла мне письмо от Кадраха, — Мириамель оглянулась, убеждаясь, что дверь плотно закрыта. — Вряд ли бы это понравилось графу Аспитису.

Глаза ниски гордо блеснули:

— Это правда, но я не причинила никакого вреда кораблю. Мы, ниски, свободный народ.

Взгляды принцессы и ниски встретились. Мириамель первой отвела глаза:

— Меня вовсе не интересовали их разговоры. Я вообще устала от людей, они скучны мне. Я хотела бы спрятаться куда-нибудь и долго-долго оставаться одна.

Ниски внимательно посмотрела на нее и промолчала.

— Не могу же я вплавь одолеть пятьдесят лиг открытого моря! — Сознание того, что она пленница на этом корабле, было таким мучительным, что последние слова принцесса почти выкрикнула. — Если бы мы только проплывали мимо какой-нибудь земли… Вы знаете курс корабля?

— Мы пристанем у одного из островов в заливе Ферракоса — у Спента или Ризы, точно сказать не могу — это знает только Аспитис.

— Может быть мне удастся убежать? Хотя вряд ли — скорее всего за мной будут следить. Скажите, а вы когда-нибудь покидаете корабль?

Ган Итаи мота взглянула на принцессу.

— Редко. Но на Ризе есть семья ниски — Тинука'и. Я навещала их один или два раза. А почему ты спросила?

— Если бы вы сошли на берег, то могли бы передать мое письмо дяде Джошуа…

— Я могу сделать это, но скорее всего такое письмо не дойдет. Мы не можем полагаться на удачу.

— Что же делать? Я понимаю, что это вряд ли имеет смысл, но больше мне ничего не приходит в голову. — Слезы катились по ее щекам, и Мириамель раздраженно смахнула их. — Даже если все это бесполезно, я ведь все равно должна попытаться, правда?