Прибыв на место, эксперт тут же выразил недовольство тем, что до сих пор не прибыл никто из вызванного мной руководства «Диониса», и вознамерился в качестве штрафа потребовать ящик водки. Я усмехнулся — сам Михаил Степанович был слаб здоровьем и практически не пил.

— Ну, где он, этот твой Голубицын? — нервно прохаживаясь туда-сюда перед входом в «Дионис», злился Черновицкий.

В это время в ворота въехал желтый «Опель», и я заметил на водительском месте большую голову с толстой борцовской шеей. На щеке виднелось довольно заметное родимое пятно. Выражение лица водителя казалось абсолютно непробиваемым, как будто это ехал робот. Черновицкий, приглядевшись, состроил свою обычную скептическую ухмылку, шумно выдохнул и произнес:

— А вот, похоже, и он… Ну и рожа!

Я невольно улыбнулся. Иной реакции от Черновицкого ожидать было трудно. «Робот» тем временем вылез из машины и грузно промаршировал к нам. Вблизи он оказался человеком с виду за пятьдесят, лысоватым и крепко сбитым.

— Голубицын, Николай Александрович, — мрачно, без единого намека на дружелюбие, пробурчал он.

— Синицын, Андрей Владимирович, — любезно ответил я, а Черновицкий пробурчал что-то невразумительное, исподлобья буравя Голубицына своими маленькими карими въедливыми глазками.

После этого Николай Александрович проследовал внутрь здания, приглашая нас последовать его примеру.

Когда я прошел внутрь, впечатление первоначальной унылости от офиса «Диониса» исчезло. Здесь по законам евродизайна помещение являло собой совершенно другое зрелище: белые, под мраморную крошку, обои, такая же белая оргтехника и четко выделявшиеся на всем этом белоснежном великолепии черные кресла на колесиках.

Голубицын открыл своим ключом кабинет и вошел внутрь. Мрачное выражение лица у него не исчезло, когда он осмотрел стоявший посреди комнаты стол, на котором стояли рюмки и бутылка водки. Я, отметив попутно, что производители «Диониса» предпочитали пить «Гжелку», а не свою рабоче-крестьянскую бурду, тут же предупредил Голубицына:

— Не трогайте здесь ничего.

Голубицын без единого признака эмоций на лице кивнул мне в знак того, что понял.

— Пройдемте в другую комнату, а здесь пока поработает наш эксперт, — предложил я.

Черновицкий раскрыл чемодан и начал свою обычную работу. Мы же с Голубицыным прошли в соседнюю комнату и расположились на мягком диване.

— Когда вы последний раз видели Скоробогатова? — спросил я.

— Вчера, где-то около часу ночи, там, — кивнул Голубицын в сторону комнаты, где проводил предварительную экспертизу Черновицкий.

— То есть вы были вместе.

— Вместе. Только не я один. С нами была еще Арцыхевич Серафима Яковлевна.

— Это кто?

— Наш главный бухгалтер, она скоро должна быть здесь, — пояснил Голубицын.

— А что вы там делали? — спросил я.

— Отмечали удачно проведенную сделку, — невозмутимо ответил замдиректора.

— То есть выпивали, — уточнил я.

— Ну да, — в первый раз на лице Голубицына появилось что-то похожее на человеческие эмоции — он чуть заметно хмыкнул, и глаза его потеплели.

— Когда вы разошлись?

— Да мы все поврозь разошлись, — пожал он плечами.

— Кто ушел первым?

— Арцыхевич. Ей муж позвонил по мобильному, и она сказала, что уходит. Ну, и ушла. Это было, — Голубицын немного подумал, — около двенадцати часов.

— А вы остались здесь вместе со Скоробогатовым еще на час?

— Да, я уехал домой в час ноль пять.

— Вы так хорошо это помните?

— Да, у нас часы громко бьют. Я как раз в час и засобирался — подумал, что уже пора. Ну, там пять минут на сборы, вот и получается, что в час ноль пять.

— Понятно. А что же Скоробогатов с вами не поехал? — спросил я. — Он что, здесь ночевать собирался?

— Вообще-то нет. Он домой собирался. Но ему кто-то позвонил. Я еще удивился — кто в такое время звонить будет. Он поговорил с полминуты — мол, приезжай, я в офисе. И все. Он как будто даже обрадовался, что я собрался домой, — видать, разговор какой-то намечался у него важный. И, может быть, секретный… Ну, мало ли чего там. Я и спрашивать даже не стал.

— А у Скоробогатова было много секретных дел? — тут же спросил я, прицепившись к последним словам Голубицына.

— Да кто ж его знает, — снова пожал он широкими плечами.

— Ну как же так, ведь вы работаете вместе, Николай Александрович! — неожиданно каркнул Черновицкий из соседней комнаты со своими обычными язвительными интонациями.

— А я нелюбопытный человек, — невозмутимо покосился в его сторону Голубицын. — То, что нашей работы касается, Георгий от нас и не скрывал, а остальное — дело не мое. Мало ли какие у меня секреты могут быть.

— И какие же? — высунул любопытный нос Черновицкий.

— Ну, например, что у жены моей язва желудка! И я не хочу, чтобы всякий там посторонний об этом знал! — парировал Голубицын, уже с откровенной неприязнью глядя в пронзительные карие глаза эксперта.

— Все понятно, Николай Александрович, — вступил я, сделав знак неугомонному Черновицкому, чтобы он продолжал свою работу и не вмешивался в разговор.

В свою очередь Михаил Степанович одарил меня красноречивым взглядом. Из многолетнего опыта совместной работы я понял, что он раскопал что-то весьма интересное. Кивнув ему, я вновь обратился к Голубицыну:

— А насчет его спонсорской помощи одному из кандидатов в депутаты городской Думы вам что-нибудь известно?

— Нет, — отрезал Голубицын. — Я вообще не интересуюсь политикой! И мне все равно, кого он там спонсировал! Главное, что не из моего кармана!

— Угу, — кивнул я и задал следующий вопрос: — А вам такое имя — Игорь Кириллович Астахов — знакомо?

— Первый раз слышу, — не задумываясь, ответил Николай Александрович.

— Его супруга говорила, что это старинный приятель Георгия Анатольевича, — подсказал я, но Голубицын лишь повторил, что никогда раньше не слышал такого имени.

Я покивал и продолжил:

— Я вам дам лист бумаги, попробуйте подробно расписать, как развивались события в течение вчерашнего вечера… Какое у кого было настроение, о чем велся разговор, кто что делал — желательно прямо по минутам. Ну, насколько сможете, конечно.

И, оставив озадаченного, впавшего в угрюмое состояние заместителя директора наедине с его воспоминаниями, я поспешил к Черновицкому.

— Что тут у тебя? — спросил я, закрывая за собой дверь.

Черновицкий молча кивнул на одну из четырех рюмок, стоявших на подносе донышками вверх.

— Ну и что? — пожал я плечами.