шкипером, или как его там называли, проблем не возникло. Отшельник внушил окружающим, что они вполне законные пассажиры, и неудобных вопросов не было. Интересно, подумал Илья, какие такие пассажиры могли быть на сухогрузе с десятком человек команды? Не «Куин Мери», в самом-то деле. Кораблик назывался «Морской закат», с забавной претензией, но представлял собою стандартный грузовоз типа американских «Либерти»[10] военных лет. Вез он зерно и кожи (опять кожа!), так что участь «Форт Стайкина» этакому карманному линкору и всем им не грозила. Илья еще раз плюнул за борт. Судно увеличивало ход, рождая и расталкивая барашки.

Море во всех мирах имеет странное и славное свойство. Даже только рядом с ним человек отдыхает и таинственно очищается душой. Все отходит вдаль, вместе с шумом вселенской влаги. И дух его летает над водами многими.

Ветерок слабо трепал желто-малиновый флаг на кормовом флагштоке, как уставший щенок треплет засаленную тряпку. Куда они шли, Илье самому хотелось бы знать. Мачты и грузовые стрелы плавно ходили от некрупной волны.

Дикий и невнятный сон — собакоголовый мужик в коже и клыкастый песий коллектив вокруг. Стая товарищей. Илья диву давался, было ли все это, или они выпили слишком много и забрались на борт. Но еще побаливала нога, чего он не заметил сразу после прыжка. Садист Отшельник лечить не стал, сказал, — небольшое растяжение полубог должен исцелить сам, нечего иначе скакать: человечек — не кузнечик. Поэтому Илья потер лодыжку и направил внутреннюю энергию тоненьким ручейком сквозь припухлость на голени к суставу. Рука приятно согрелась, и боль утянулась в ничто, но зачесалась вся стопа. Илья вздохнул, признавшись себе, что паранорм он пока хреновенький. Ученик колдуна, даже не подмастерье.

— Но никто не хочет и думать о том, пока «Титаник» плывет. Никто не хочет и думать о том, куда… — горизонт подернулся сумраком, вечерело в этих широтах быстро, и голос Ильи замер над засыпающей поверхностью вод.

Так тихо было над поверхностью.

7

Так тихо было над поверхностью.

Но в глубине шла своя, потаенная жизнь. Длинное клепаное тело протискивалось сквозь холодную, темную среду, где никогда не будет света.

В тускло освещенном отсеке на серых переборках оседал конденсат, кто-то мурлыкал немудрящую песню на чужом языке:

— Прощания не будет: накличем беду…

Прощания не будет. На малом ходу,

Отбросив винтами крутую волну,

Кинжалом форштевня пронзив глубину,

Уходит субмарина к холодному дну,

Вступая в неземную, иную войну…

Голос окреп и отразился в тесноте от сырого металла:

— И море обнимает стальные бока.

И стук глубиномера — курком у виска.

И душу накрывает глухая тоска:

Желание увидеть опять облака!

Одетый в пропотевший, линялый мундир,

Застыв у перископа, молчит командир.

И голосом соленой морской пустоты

Акустик называет чужие винты…

Акустик в тот самый момент выхватил из глубинных шумов звук винтов чужого корабля. Командира подняли с узкой койки. Спать ему в эту ночь больше не довелось.

— Сухогруз, идет параллельным курсом! Два винта, паровая машина. Рваная калоша…

Лодка всплыла, выставив над водой округлый горб рубки в темноту. Радист поймал передачу транспорта.

Оно!

Илье приснился странный сон:

…В старой своей квартире он расхаживал по комнатам в трусах и майке, когда в дверь позвонили. В окна светило летнее предполуденное солнце, и на бледно-зеленом линолеуме лежали золотые прямоугольники. Пахло степным ветром и пылью. За дверью обнаружилась полная неряшливая тетка в спортивном костюме. Тетка отдала Илье небольшую картонную коробку, сунула какой-то бланк и ручку, которой он автоматически расписался, и сгинула.

Он поставил нетяжелую посылку на стол.

Коробка была как коробка, квадратная, заклеенная скотчем, с его именем и адресом, написанным печатно, шариковой ручкой, но без признака отправителя.

Илья сорвал липкую ленту и приоткрыл створки.

В коробке зашуршало.

И на свет выбрался белый грифон.

Он был размером с кошку. Аккуратное, в короткой плотной шерсти туловище с длинным гладким хвостом. Голова с полупрозрачным клювом и круглыми карими глазами, когти тоже налиты розовым. Крылья походили на голубиные. Весь он был изящный, чистый и ласковый с виду.

Грифон выкарабкался из плена и спорхнул на пол. Кроме него в коробке обнаружилось только маленькое белое блюдечко, совершенно пустое. Илья не удивился, но задумался. И проснулся.

Главным, что осталось от сна, были следующие очень трезвые рассуждения: как объяснить это родителям и чем же теперь животное кормить? Станет ли оно есть собачью еду? И до каких размеров вырастет?

Отдаленное содрогание во внутренностях корабля разбудило Илью. В полутьме каютки высился силуэт Отшельника, и блестели его глаза в свете, едва проникающем в совсем земной иллюминатор. Илья увидел, что друг сжимает неразлучный «Глок», подняв ствол кверху. Что-то переменилось.

Машина молчала.

8

Лодка атаковала в позиционном положении, изящно и беспроигрышно выпустив торпеду по медленно идущему судну. Оставляя маслянистый след, металлическая рыбина ударила «Закат» под ватерлинию, в середину корпуса. Гул развороченных конструкций в трюме и разбудил молодого паранорма.

Команда и не вспомнила об оставшихся на борту незваных пассажирах. Попрыгав в спущенный катер, моряки убрались восвояси, и первым корабль покинул капитан.

Когда оба вырвались на палубу (Илья уже заученно прикрывал Отшельнику спину, сжимая собранный пистолет-пулемет), только глухой рев под палубой услышали они — море врывалось в трюмы, вскрывая переборки. Луны здесь не было, но яркий белый луч обшарил надстройки и мачты гибнущего корабля. На лодке включили прожектор.

Крен становился все ощутимее. Где-то на корме лежали надувные плоты, Илья вспомнил это, когда товарищ уже бежал туда, грохоча шипастыми каблуками.

Неизвестно, заметили подводники движение, или проводили профилактику своих жертв, но с рубки, почти невидимой посреди ночи, ударил крупнокалиберный пулемет. Брызнуло стекло в надстройках, зашипел где-то пробитый паропровод и Отшельник рухнул у подножия лестницы на ют.

Тихо и мерзко выругавшись, Илья волевым усилием включил ночное зрение и нажал на крючок, целясь по наглой звезде прожектора. «Хеклер-Кох» вздрогнул от короткой очереди, и проклятый свет погас.

Отшельник лежал навзничь, лужица темного была хорошо видна вокруг головы. Одно только Илья ощутил — жив. Тащить его было страшно неудобно, и Илья совсем не запомнил, как он спускал самонадувающийся желто-оранжевый плот, грузил полуживое тело, и как удалялась невысоко уже стоящая над поверхностью обшарпанная стена борта.

Только когда они были на воде, стук раздался снова, и фонтанчики всплеснули у круглого резинового бока. Видимо, здесь тоже были приборы