Я усмехнулась.

— Я замужем за другим мужчиной и разводиться не планирую, — вышло немного ехидно, — а Соня — вам не внучка. Так что вызывайте себе такси и уезжайте, пожалуйста.

Она открыла было рот, но я дополнила:

— А я в свою очередь обещаю, что не скажу ему о том, что вы были тут.

С секунду на её лице боролись две мысли, и в конце победила та, что была разумнее.

— Дай мне свой номер, — она выкопала из сумочки мобильник и начала добавлять новый контакт, — ты поменяла, а я хочу общаться. По большей части с внучкой.

Последняя фраза вышла у неё высокомерно. Я качнула головой.

— Записывайте, — я продиктовала ей старый номер Никиты, который он не возьмет, даже если захочет, — вы обещали, — я мотнула головой в сторону от дома. До свидания.

Я поднялась, взяла дочь на руки и собрала коляску, которую она тут же схватила и понесла к подъезду. Затем молча протащила её на этаж и, взглянув на Соню, кивнула мне. А после сбежала со ступеней и исчезла на улице, оставив нас у двери.

Вся наша история была бы невозможна, не сделай я тогда первый шаг.

Мы не были близкими друзьями или теми, кто часто находится в общей компании, потому и не общались. До того момента, пока на моё пятнадцатилетие мама не позвала их с его родителями в гости.

Я ощущала себя гадко, из-за чего просидела в своей комнате весь вечер, пока в зале обсуждали даже не меня, а то, насколько хороший сын вырос у моей мамы. Младший сын, которому повезло родиться мальчиком в патриархальной семье.

Артём отказался выносить хвалу моему братику, потому и пришёл ко мне, чтобы позвать на лавочку у дома и спокойно посидеть.

Мне было пятнадцать, ему семнадцать. Между нами не было пропасти осознанности, скорее огромная финансовая дыра, через которую постоянно приходилось перескакивать именно мне, когда я хотела показаться лучше, чем была на самом деле.

Его семья спокойно могла позволить себе дорогой подарок для соседской дочери, в то время как весь наш «накрытый стол» не стоил и десятой части той золотой цепочки. Мама была в ужасе в тот момент, когда они ушли, и я показала ей.

Но это было позже — сперва шёл длинный и неожиданно захватывающий диалог, в котором мы узнали кучу всего друг о друге и о множестве общих знакомых и друзей.

А уже через два дня две наши компании слились в одну большую. Нас перетянули в новое место для посиделок — старый дом родителей Артема, где обычно проводили время они, а после, буквально через месяц общения в этом кругу, я поняла, что влюблена.

Тогда мне это казалось глупым, по-юношески сентиментальным и особо щепетильным. В отношение меня были предприняты несколько странных попыток «обольщения». Естественно смешных и грандиозно провальных, чему сейчас я была рада — если бы в те мгновения мне удалось бы хоть что-нибудь, то вряд ли бы мы стали парой в будущем.

Так или иначе через полгода моя тайна стала известна всем, потому что одна из подруг умудрилась растрепать это кому-то, и цепная реакция не заставила себя ждать. Умирая от стыда, я подошла к нему сама. Объяснилась и относительно успокоилась. А на следующий день вся наша школа гремела от перезвона сплетен, в которых «тихой и спокойной дурочке» повезло встречаться с одиннадцатиклассником и золотым медалистом, по которому, как оказалось, сохла половина школы. Проверила я это на собственной шкуре, когда на перемене в столовой на меня вылили один за другим три стакана с чаем, а на уроке, прямиком у доски, меня высмеяли две девушки из богатого «сегмента» учеников.

Из школы я вышла в слезах. Ждавший меня Артём был хмур всю дорогу и практически не разговаривал, в то время как в моей голове бушевал только один вопрос: «Почему он идёт со мной?». Ответ на него я получила уже вечером: мы и в самом деле встречались, пусть я об этом даже не подозревала. Позже мне было дано гениальное объяснение — «Ты же сказала, что я тебе нравлюсь. Ты мне тоже. Всё логично».

Это его «логично» преследовало нас практически всегда и не в меру раздражало первые месяцы. В остальном же всё вышло очень удачно. Мы сошлись характерами, взглядами и отношением друг к другу.

Казалось бы, обычная подростковая влюблённость переросла во что-то большее. Между нами был всего один разрыв, спровоцированный непониманием, однако мы переросли и его.

Всё было легко. Даже просто, я сказала бы. Так, будто мы были идеальной парой друг для друга.

Длинная вереница весёлых дней. Целые полгода моего тихого смущения каждый раз, когда он брал меня за руку, упоминал нас как пару, дарил очередной подарок, звал куда-то или даже садился рядом — слишком близко для обычных друзей. У него была достаточно странная привычка, при первом появлении которой я была в настолько сильном ступоре, что не могла и пошевелиться. Мы любили сидеть вместе, и у нас даже было личное кресло, которое никто кроме нас занять не мог. Одно на двоих. Сперва всегда садилась я, а после он, так чтобы я оказывалась позади него и касалась бедрами его боков. Часто он откидывался на меня, чем вводил в крайнюю степень стеснения. Однако, уже через пару месяцев таких посиделок я привыкла к нему и его непосредственному отношению, и радовалась тому, как его макушка лежит на моем плече, а мои руки на его груди.

Это было не столько подростковым жестом принадлежности, сколько милым действием, дарящим комфорт, тепло и безопасность. Так я чувствовала себя близкой ему.

Всё это подкрепилось в одну из обычных летних ночей, когда я в который раз оставалась у него допоздна, не опасаясь наказания от мамы и того, что помешаю кому-либо. Помимо того, что у его родителей был большой двухэтажный дом, часто мы оставались в нём вдвоём, потому что они практиковали поездки «в город» — как они называли это. Нередко брали и нас в кино, театр или ресторан, однако чаще всего мы оставались на попечении самих себя.

Эти моменты были замечательными: в меру трепетными, романтичными и тихими. Для моей в первый раз полюбившей натуры так точно. Этот же день сам по себе был достаточно насыщенным, из-за чего я была заторможенной и податливой настолько, что меня можно было переносить с места на место, и мне не было бы до этого дела.

Кажется, именно по этой причине я и сказала тогда заветное «да» на его невысказанный вопрос. В ту ночь я осознала всю ту ложь, коей кормили меня все фильмы и книги о любви — становиться женщиной было больно и неприятно. Но даже это было не таким кошмарным по моему скромному мнению, как то чертовски неприятное пятно крови, которым мы замарали светлый диван гостиной второго этажа. Оттирать мы его не стали по той самой банальной невнимательности, которая могла возникнуть при ситуации, подобной нашей. Стоит ли говорить, что мама Артема не только заметила, но и провела между нами престранную беседу о правильном поведении в нашем возрасте.

Это было забавно вспоминать с высоты своего возраста сейчас. Но даже сегодня я огорчалась от одной только мысли, что Галина Ивановна всё рассказала и моей маме. Это было очевидно правильно с её стороны. Неправильным и беспощадным было со стороны моей поднять скандал.