Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Плевать, — небрежно махнул рукой я. — В конце концов, мы для сумки или сумка для нас?
— Красиво жить не запретишь, — сказала Агата и занялась утрамбовкой собственных учебников.
Сами понимаете, что в действительности мне было совсем не плевать. Ладно бы этот «Босс» принадлежал лично мне. Но он ведь отцовский. А тот жутко не любит, когда кто-нибудь берет его вещи, а тем более портит их.
Тимка, видимо, что-то просек и, хлопнув меня по плечу, ободряюще бросил:
— Не страдай, Клим. После уроков сбегаем в одну мастерскую. Там так прострочат, что больше уже никогда не оторвется.
Я несколько приободрился. Однако пока Предводительница втолковывала, чем мы будем в этом году заниматься на математике, я вспомнил, что уже на ближайшей перемене нам всем надо идти к завучу, и настроение у меня вновь испортилось.
Никакой особой вины я за собой не ощущал. До сих пор считаю, что вышло обыкновенное недоразумение. Однако у меня появилось дурное предчувствие, что утренняя разминка нам просто так с рук не сойдет. «Нам, но не Митьке», — сообразил вдруг я и немедленно поделился своим открытием с Тимкой:
— Вот сволочь Будка. Он ведь нарочно сломал ключ в замке.
— Нарочно? — сощурил и без того узкие глаза Тимка. — Зачем?
— Чтобы к завучу не ходить, — объяснил я. — Явился сюда весь в цементе. Предводительница вполне официально до завтра его отпустила. Вот он от завуча и отмазался. А мы вчетвером отдувайся.
Тимка немного подумал. Затем свирепо произнес:
— Если так, то Будке не жить.
Видя, что Тимка уже сегодня готов привести приговор в исполнение, я счел за лучшее несколько остудить его пыл:
— Сперва проверим. Вдруг я ошибаюсь и у Будки все вышло совсем не нарочно.
— Ежу понятно, что не ошибаешься, — продолжал кипеть Тимка. — Не нарочно. Ты еще скажи, что случайно. Какое интересное совпадение. Ну, ничего. Теперь Будка у нас попляшет. Любую подлость надо пресекать сразу.
— Сперва убедись, что это действительно подлость.
Я уже жалел, что затеял этот разговор. Тимка сильно завелся, а его в таких случаях очень трудно остановить.
— Убежусь, будь спокоен, — упрямо изрек Тимка.
Тут нашу дискуссию прервала Мария Владимировна:
— Круглов! Сидоров! Я, конечно, понимаю, что вам очень интересно. Но вы мешаете. Еще одно слово, и вызову вас обоих к доске. Проверим, не забыли ли вы курс алгебры за прошлый год.
— Молчим, молчим, Мария Владимировна! — хором заверили мы.
Впрочем, молчать нам оставалось недолго. Вскоре звонок возвестил о большой перемене. Счастливые наши одноклассники бодренько понеслись в столовую. Все, кроме нас четверых. Предводительница, взяв журнал, тоже собралась уходить из класса.
— Мария Владимировна, а вы с нами к Николаю Ивановичу разве не пойдете? — жалобно осведомилась Зойка.
— Уже была, — с безразличным видом ответила Предводительница. — Теперь ваша очередь.
Она скрылась за дверью.
— Ну, пошли, что ли? — посмотрел на нас Тимка.
— Ой как не хочется, — впала в тоску Зойка.
— Пошли, пошли, — поторопил Тимур. — Чем скорее туда попадем, тем быстрее выйдем.
И мы побрели в поисках резиденции завуча. На двери одного из кабинетов висела блестящая табличка: «Камышин Николай Иванович».
— Шумел камыш, деревья гнулись, — даже в такой ситуации не терял чувства юмора Тимка.
— Это не деревья, а мы сейчас все согнемся, — поежилась Агата.
— Не нагнетай, — откликнулся Тимка и мужественно постучал в дверь.
— Войдите, — послышалось изнутри.
Кабинет завуча сильно смахивал на офис предпринимателя средней руки. Николай Иванович гордо восседал в огромном кожаном кресле за широченным письменным столом. К этому, основному, столу был перпендикулярно приставлен еще один, длинный стол для заседаний, по обе стороны которого стояли модные, обтянутые кожей стулья.
Сейчас мы впервые увидели нового завуча без цементной корки. Он оказался лысеньким, пухленьким мужчиной лет сорока с весьма неприятным одутловатым лицом, очень белой кожей и водянисто-серыми глазами, которые сейчас сурово и неприязненно взирали на нас.
— Явились, значит? — сухо произнес Николай Иванович.
— Ну, вы же нас звали, — попробовал пошутить Тимка.
Однако шутка до адресата не дошла, и завуч столь же суровым голосом изрек:
— Не звал, а вызывал. Это совершенно разные вещи.
Мы молчали. Завуч тоже немного помолчал и побарабанил короткими, толстыми пальцами по полированной столешнице.
— Не понимаю, как вы могли? — наконец произнес он.
— Мы не хотели, — промямлила Зойка.
— Они не хотели! — повысил голос Николай Иванович. — Так подвести наш огромный дружный коллектив! И это в торжественный день, когда мы наконец открыли для вас замечательную новую школу.
— Никого мы не подводили! — конечно, тут же выступил Тимка. — Это, наоборот, нас зачем-то заперли.
— И между прочим, нам тоже испортили этим праздник, — осмелел я.
— Ну, естественно, — одарил нас крайне противной улыбкой Николай Иванович. — Вы совершенно ни в чем не виноваты. Наоборот, это школа перед вами виновата, потому что дала вам возможность сунуться куда не надо.
— Так получается, — с чувством собственной правоты развел руками Тимка.
— А по-моему, получается совсем по-другому! — блеснули холодком водянисто-серые глаза завуча. — На мой взгляд, получается полное безобразие, — продолжал он. — Вы своим наглым и безответственным поступком едва не сорвали торжественное мероприятие с личным присутствием мэра.
Взгляд мой упал на Тимку, и я сразу понял, что он сейчас снова выступит. Даже во вред себе. Так оно и получилось.
— Мы ничего не срывали, — отчетливо произнес он. — Наоборот, пытались спасти мэра и всех остальных от взрыва террористов.
— Террористов? — взвился на ноги завуч. — Где, скажите на милость, вы видели террористов?
Он забегал взад-вперед по кабинету, и я сделал еще одно открытие. Без цементного оформления Николай Иванович оказался совсем маленьким.
— Где вы видели террористов? — повторил он.
— Ну, мы же не знали, что это вы, — сказала Агата.
— А вели вы себя так, как могут только террористы! — уже вовсю несло Тимку. — Зачем понадобилось запирать невинных учеников?
— И эти дядьки были такие страшные, — прохныкала Зойка.
— А ты, Адаскина, вообще молчи! — напустился на нее завуч. — Это же надо! Искусать человека из охраны мэра! При исполнении! Вопиющее безобразие!