– Странный господин… – пробормотал я.

– Он всегда был таким, – бесстрастно ответила госпожа Бротман.

До меня не сразу дошел смысл ею сказанного.

– Вы были знакомы с ними? – спросил я.

– С ним, – поправила она. – Была. Очень давно. В другой жизни.

Движимый мне самому непонятным чувством, я выглянул в коридор. Госпожи Ландау-фон Сакс там уже не было – видимо, она все-таки вырвалась от свирепого мужа. Что же до самого Макса Ландау, то он стоял в шаге от кабинета и внимательно смотрел в дальний угол полутемного коридора. Лицо его было напряженным, словно он одновременно пытался что-то – или кого-то – вспомнить. Проследив за его взглядом, я увидел небольшую группу вновь прибывших – четверо мужчин из Марселя. Они о чем-то негромко переговаривались. Никто из них не замечал режиссера, рассматривавшего их с таким любопытством.

Увидев меня, он неожиданно улыбнулся. Улыбка разом смягчила жесткость черт.

– Извините, доктор, – сказал он негромко. – Это все нервы. Перед премьерой у меня всегда так – лучше не попадаться. Могу и по физиономии заехать – просто так… – он вздохнул, нахмурился. – Сейчас пойду просить прощения… А эти господа откуда? – спросил Ландау, подбородком указывая на сидевших в коридоре и еще более понизив голос.

– Новый транспорт. В основном, из Франции, – ответил я.

– Да? Из Франции? – рассеянно повторил он. – А из России у нас никого нет, случайно? – он вдруг засмеялся. – Нет-нет, это я шучу… Из вещества того же, что и сон, мы созданы. Понимаете, доктор? И жизнь на сон похожа, и наша жизнь лишь сном окружена… Да. Понимаете? Шекспир неплохо соображал, какую бы пьесу он мог написать обо всем этом… Только вот – трагедию или комедию? Всего хорошего, доктор… – он заглянул через мое плечо в кабинет. – Всего хорошего, госпожа Бротман! – и быстрой, подпрыгивающей походкой, вышел из медицинского блока.

Я проводил его взглядом, затем посмотрел на группу новеньких. Трое смотрели на входную дверь, только что захлопнувшуюся за странным типом. И только одного, уже известного мне господина Леви, столь невнятно предупрежденного марсельским комиссаром полиции о перемене в судьбе, похоже, нисколько не интересовал Макс Ландау. Он смотрел на меня, и в глазах его читалось желание вернуться к разговору, прерванному полицейским. Я спешно вернулся в кабинет и плотно прикрыл дверь. Мы возобновили удручающе однообразный осмотр, ход которого был прекращен бурным вторжением. Еще через четыре часа, когда на улице стояла уже глубокая ночь, все, наконец-то закончилось.

– Луиза, – сказал я, – вы меня действительно выручили. Не знаю, удалось бы мне справиться с нынешним нашествием. Как я могу вам выразить свою благодарность? – эти слова в наших обстоятельствах звучали по меньшей мере горькой иронией – если не издевкой.

Фарфоровое лицо медсестры тронула легкая улыбка, у глаз собрались тонкие морщинки, похожие на трещинки.

– Это не так трудно сделать, – сказала она. – Пригласите меня в театр, доктор Вайсфельд. Сегодня. На премьеру «Венецианского купца».

И я вспомнил, что приглашен на спектакль самим постановщиком.

– Кстати, – сказала госпожа Бротман. – Входной билет стоит десять бон. Вы ведь давно не получали боны.

Расчетные боны Брокенвальда представляли собою прямоугольные листки не очень плотной бумаги, достоинством пять, десять и двадцать условных марок, «геттомарок», как они назывались. Причудливым образом в орнаменте сочетались имперский орел, свастика и шестиконечная звезда. Листки были заверены печатью комендатуры и факсимиле коменданта. Их получали только работающие заключенные. За десять геттомарок можно было купить дополнительный паек в одном из трех специальных продовольственных пунктов или выпить суррогатный кофе в единственном кафе, находившемся на улице короля Фридриха.

Я был в некоторой растерянности. Луиза расстегнула сумочку, висевшую на вешалке рядом с пальто, и протянула мне две бумажки бледно-коричневой окраски. Но я не успел их взять. Послышались быстрые шаги, распахнулась дверь и на пороге вновь возник Макс Ландау.

– Тысячу извинений, доктор, пригласил вас на премьеру, а пригласительные билеты вручить забыл. Вот, прошу вас. И для вас, фрау Луиза

Сунув нам по картонному квадратику с названием спектакля и вписанными от руки местами, он исчез так же внезапно, как появился.

– Ну вот, – госпожа Бротман улыбнулась. – Все устроилось как нельзя лучше. Я принимаю ваше приглашение, доктор Вайсфельд. Вы не передумали?

Факт открытия драматического театра меня не очень удивил. Тем более, что я вспомнил: разговоры о том велись довольно давно. К тому же, спорадически возникали разовые, если можно так выразиться, труппы – в том числе и детские. Старожилы – таких, разумеется, немного – утверждали, что была в Брокенвальде и оперная труппа. Распалась по причине отсутствия музыкальных инструментов – еще до моего появления здесь.

Словом, я отправился на премьеру – хотя и не без чувства некоторого внутреннего дискомфорта. Во-первых, мне не понравился г-н Ландау. Во-вторых – мне не понравился его выбор пьесы для первого спектакля. В нынешних обстоятельствах он показался мне то ли вызывающим, то ли, напротив, слишком уничижительным. Третье обстоятельство связано было с моей помощницей Луизой Бротман. Мне почему-то казалось, что ее предложение вместе пойти в театр отнюдь не являлось экспромтом. Я то и дело вспоминал сказанное ею: «Он всегда был таким…» Она знала Макса Ландау в прежние времена? Насколько хорошо? Насколько близко?.. Поймав себя на том, что эти мысли то и дело вертелись в голове на протяжении всего пути от двери больничного блока, где мы встретились через час после окончания работы, и до театра, я даже растерялся. Боже мой, подумал я, неужели я ревную? Это показалось мне самому такой дикостью, что не вызвало даже смеха.

Луиза выглядела чуть более оживленной, чем днем. На ее лице время от времени появлялось выражение ожидания.

– Не думал, что вы театралка, – заметил я.

– Я тоже не думала, – ответила г-жа Бротман с легкой улыбкой. – Но надо же хоть как-то отвлечься от всего остального, вы не находите? Почему бы не с помощью театра? Тем более, все, что делает Макс Ландау, всегда было весьма талантливо. Вернее, все, что он делал когда-то. Помню, в Вене его спектакли произвели фурор – он приезжал с театром несколько раз, кажется, впервые – в тридцатом году, осенью… Мы с подругой не пропустили ни одной постановки, а «Бурю» я смотрела дважды.

Вот и ответ, подумал я несколько обескуражено. Вот и ответ. Луиза знала его как режиссера. И немудрено – его знала вся Европа.

Странно, что меня настолько обеспокоили старые отношения Луизы Бротман и Макса Ландау. И странно, что разъяснение не дало никакого облегчения. Впрочем, вскорости мы пришли в театр. И я вынужден был признать правоту Луизы – действительно, Макс Ландау был талантливым человеком, и на то, что он делает, стоило посмотреть в любом случае.