То есть это они с Аннушкой думали, что ни с того ни с сего, а на самом деле это Прыгун ночью как-то исхитрился впрыгнуть через открытое окно в комнату сестер, забрался под Юлькину половину кровати и до самого утра покалывал ее снизу через матрац рогами и шептал-нашептывал… Только когда с рассветом в комнату вошли Ангелы Хранители, Прыгун сиганул из-под кровати в окно и скрылся в саду.

— Я в церковь пойду в джинсах, — вдруг заявила Юлька.

Аннушка ничего на это не ответила, она уже причесывалась.

— Разве Богу так уж важно, как я одета? — вздорным голосом продолжала Юлька. — Ему важно, что у меня в сердце делается! Вот возьму и нарочно надену джинсы с дырьями на коленках…

— Надевай что хочешь, только не спорь — не греши перед причастием.

— Я и не буду спорить, а надену что захочу! — И Юлька потянула из шкафа джинсы с разорванными коленками.

Аннушка нахмурилась, но ничего не сказала. А Юлька натянула драные джинсы и начала вертеться перед зеркалом.

— А сверху надену еще красную майку с Микки-Маусом! — заявила она, косясь на сестру.

Микки-Маус Аннушку доконал.

— Юля, а что ты наденешь на праздничный обед в честь своих именин? — спросила она.

— Белое кружевное платье.

— Чудно! А мне дашь надеть вот эти твои джинсы?

— Ты что, собираешься на мои именины явиться в драных джинсах?

— Если будет не очень жаркий день. А если будет жарко, надену купальник.

— Ты с ума не сошла, Ань? — озабоченно спросила Юлька и даже потрогала Аннушкин лоб.

— Да почему же это я с ума сошла? В жаркий день купальник — самая удобная одежда.

— Но не за праздничным же столом! Я обижусь, если ты явишься в купальнике на мои именины!

— Что для тебя важнее — мой внешний вид или моя любовь? Тебе, Юля, должно быть важно, что у меня в сердце делается. А в сердце у меня сплошная любовь к тебе!

— Твой наряд как раз и должен выражать твою любовь!

— В таком случае я надену свой новый купальник.

— В купальнике на пляж ходят, а не на именины! Никакого рванья и никаких купальников, пожалуйста! Это неприлично!

— Хорошо, тогда я для приличия надену сверху новый халатик.

— Не-е-ет! — закричала Юлька и затопала ногами. — Это неуважение ко мне, к моим гостям и к нашему папе! Он тебе накупил столько хорошей одежды, а ты явишься как чучело! Хуже чем из Пскова приехала!

— А ты чего волнуешься, Юленька? Ты же на литургию хочешь одеться не как принято одеваться в церковь, а как тебе вздумалось, так? Ну, а я на твои именины оденусь, как мне хочется.

Юлька задумалась.

— Так, сестричка-лисичка, с тобой все ясно: опять воспитываешь! А ты забыла, что моя душа — дело тонкое? Вот я бабушке на тебя пожалуюсь! И больше не воспитывай — я и так все поняла.

Аня подошла к Юльке и поцеловала ее.

— Умница!

— Вообще-то надо будет сшить специальные платья для церковной службы и никуда, кроме церкви, их не надевать.

— Хорошая мысль, Юля. Но сейчас надевай поскорей голубое платье, как собиралась. А на твои именины мы с тобой, конечно, наденем наши белые платьица и туфельки к ним. Если хочешь, мы еще пришпилим на головы по бантику.

— Точно, так и сделаем!

У Юльки взгляд вдруг стал отрешенный, и она начала что-то шептать, глядя на икону Ангела Хранителя.

— Ты что, Юленька, еще помолиться решила?

— Нет, молиться на сегодня хватит. Это я с моим Ангелом советуюсь, не прицепить ли нам бантики прямо сейчас и какой мне выбрать — розовый или желтый?

— Ну, и что тебе советует твой Ангел Хранитель?

— Мне кажется, он советует желтенький.

— Ты, наверно, плохо расслышала. По-моему, он тебе советует надеть на голову платочек.

— Не перебарщивает моя отроковица? — нахмурился Ангел Иоанн. — Она-то привыкла к платочку.

— А ты не делай для моей девочки скидок! Пускай и моя будет в храме одета не хуже других, — сказал Ангел Юлиус. — До платочка она пока не доросла, тут ты прав, но ты погляди, что она придумала!

А Юлька придумала накинуть на голову голубой шелковый шарфик.

— Вот и умница! — похвалил ее Ангел Иоанн.

Юлиус засиял от его похвалы.

Наконец девочки были готовы, и тут начались неприятности. Уже подошло время ехать в Лавру, как вдруг выяснилось, что куда-то пропал Акоп Спартакович. Юлька с Аннушкой поминутно выглядывали в окна, а его все не было и не было, и мобильный телефон его тоже почему-то не отвечал.

Девочки не знали и знать не могли, что сегодня у Акопа Спартаковича был день Недокопки, и бес суетился как мог, чтобы дезактивировать у подопечного вчерашнюю благодать.

Акоп Спартакович встал в этот день раньше обычного и поехал на автозаправку: он решил залить полный бак бензина, чтобы потом об этом не беспокоиться. Ближайшая заправочная станция оказалась закрытой на ремонт, и он поехал искать другую. Потом у него что-то разладилось в моторе, и он кое-как дотащился до автомастерской, где механик очень долго искал поломку.

Поломку ему устроил Недокоп, покопавшись в моторе, пока машину заправляли.

Свой мобильный телефон Акоп Спартакович почему-то оставил дома, хотя обычно брал его с собой даже в сауну.

— Известное дело, — сказал Юлиус Ангелу Иоанну, — бесы начали опускать свои шлагбаумы перед Юленькой на пути в храм.

— Обычные их каверзы! — грозно нахмурился Иоанн. — Но мы-то с тобой на что? Летим к Акопусу!

Они мигом нашли Хранителя Акопуса.

— Где твой подопечный? — приступили к нему Ангелы.

— А его Недокопка как оседлал с полуночи, так до сих пор на нем и ездит где-то, — пожаловался Ангел Акопус.

Полетели втроем разыскивать Акопа Спартаковича и через несколько минут обнаружили его возле авторемонтной мастерской. Но в каком виде! На плечах у бедняги, сплетя корявые ноги у него под подбородком, сидел сам Недокоп. Вконец обнаглевший бес колотил узловатыми кулаками по макушке подопечного, как по барабану: Акоп Спартакович уже успел пожаловаться на адскую головную боль механику и даже сходить в ближайшую аптеку. Но аспирин от бесов не помогает, и в голове у него по-прежнему жутко стучало и гудело.

Вокруг Акопа Спартаковича, оседланного поганым Недокопкой, крутились мелкие крестовские бесы, выкрикивая в его адрес нехорошие слова; а еще они курили какие-то вонючие сигареты и пускали дым прямо ему в лицо, и дым этот окончательно замутил мозги бедному Акопу Спартаковичу и заставил его глаза слезиться.