Итак, разбор «легенды о сепаратном мире» явился в тексте результатом рассмотрения деятельности Чр. След. Комиссии, этого неудачного детища революционного правительства. Мы должны были вступить в эпоху предреволюционную, и потому казалось более логичным этот разросшийся в отдельную книгу обзор поместить в хронологическом порядке на первом месте, ибо пришлось говорить о времени, служившем прелюдией к мартовским дням. Следовательно, первая часть трилогии фактически сделалась второй.

Третья часть, ныне печатаемая, посвящена положению отрекшегося от престола Государя после формального завершения февральского катаклизма. Постановлением Временного Правительства Николай II и Александра Федоровна были арестованы, а фактически, следовательно, и вся семья находилась в Царскосельском дворце. В Англию семья не уехала и по решению правительства в новом, уже коалиционном, составе была переведена в ссылку в отдаленный Тобольск, где и застал ее большевистский переворот 25 октября.

Этой новой российской катастрофе автором посвящена особая работа, написанная на основании материалов, опубликованных самими большевиками за 25 лет, – «Как большевики захватили власть» – в данном случае приходится только на нее сослаться. (Эта история октябрьского переворота 17-го года выходит отдельной книгой в ближайшее время в издании «Посева».) Выводы, к которым пришел автор, коренным образом разошлись с установленным трафаретом, и прежде всего в установлении фактической канвы. Наступила в сущности новая эпоха, не связанная с основными идеями революции 17-го года. Появились новые люди и создалась новая общественная обстановка. В этой обстановке надлежало рассмотреть и «Екатеринбургскую трагедию», закончившую жизненный путь императора Николая II. Но возникало новое затруднение – для историка наиболее важное. Мы не располагаем еще достаточным количеством проверенных данных для рассмотрения тех «тайн», которыми полны еще страницы драматического повествования о «последних днях» пребывания в «красной столице» Урала несчастного Монарха и его семьи. Промолчать – это значит оставить книгу без конца. И автор должен был сознательно ограничить себя преимущественно анализом концепции других и по крайней мере постараться разрушить созданные мифы – в частности, тем самым следователем Соколовым, который так много сделал для конкретизации омерзительной бойни в 18 м году в ночь на 17 июля по новому стилю. Это потребовало и места и отступлений. «Екатеринбургской трагедии» в широком смысле этого слова и посвящены последние страницы работы.

Автору слишком часто на протяжении всего труда приходилось анализировать те или иные версии, плохо иногда обоснованные, поэтому он прибавил к своей работе подзаголовок «историко-критические очерки». Критикуя других, сам должен быть неуязвим. Некоторым оправданием для автора служат совершенно исключительные, тяжелые условия, при которых писались в 1939 – 1944 годах последующие страницы: ненормальный для научной работы эмигрантский быт соприкоснулся с новой мировой катастрофой, которую открыла Вторая мировая война…

20 декабря 1944 г.

* * *

Вторая часть моей работы («Мартовские дни 17 года»), посвященная анализу революционных событий, которые привели к отречению имп. Николая II, печатается из номера в номер в журнале «Возрождение», начиная с т. 12, 51 г. К этим статьям я и отсылаю читателей, желающих понять обстановку, которая в известной степени определяла факты, рассказанные в настоящей книге.

Судьба отрекшегося Государя неразрывным узлом была связана с половинчатой и подчас неопределенной политикой Временного Правительства. В изображении мемуаристов из числа членов Правительства поведение последнего в отношении к бывшему Императору всегда было ясно, определенно и благородно, что особливо подчеркивает Керенский в книге, изданной для иностранных читателей («La Veritè). В действительности в лабиринте противоречий между фактами, документами и воспоминаниями не так легко разобраться и еще труднее объяснить эти противоречия даже после тщательного исследования вопроса о судьбе Царя следователем Соколовым, из кругозора которого многое ускользнуло в силу незнакомства его с материалом, которым мы можем теперь располагать.

Пойдем в своем обозрении по пути хронологическому. Начальная веха на нем встретится в виде первого сохранившегося и напечатанного протокола заседания Исп. Ком. Совета Р. и С. Д. от 3 марта, в котором несколько неожиданно зарегистрировано решение Исп. Ком. арестовать «членов династии Романовых».

Вот полный текст постановления, воспроизведенного по черновым записям: «1. Довести до сведения Раб. Деп., что Исп. Ком. Совета Р. и С. Д. постановил арестовать династию Романовых и предложить Врем. Прав. произвести арест совместно с Советом Р. Д. В случае же отказа запросить, как отнесется Вр. Пр., если Исп. Ком. сам произведет арест. Ответ Вр. Пр. обсудить вторично в заседании Исп. Ком. 2. По отношению к Михаилу произвести фактически арест, но формально объявить его лишь подвергнутым надзору революционной армии. 3. По отношению к Ник. Ник., ввиду опасности арестовать его на Кавказе, предварительно вызвать его в Петроград и установить в пути строгое за ним наблюдение. 4. Арест женщин из дома Романовых производить постепенно, в зависимости от роли каждой в деятельности старой власти. Вопрос о том, как произвести аресты, и организацию арестов поручить разработать военной комиссии Сов. Р. Д.[3]. Чхеидзе и Скобелеву поручено довести до сведения Правительства о состоявшемся постановлении Исп. Ком. Совета Р. Д.».

Пункт 4 й постановления как будто не оставлял сомнений в том, что проектируемый арест должен и может распространяться решительно на всех членов династии.

Чем было вызвано постановление, в протоколе ничем не мотивированное?.. Основываясь на «приложении» к напечатанному протоколу, гр. Коковцев в докладе своем заключал, что «Совдепу» уже известно было о предполагаемом отъезде Царя за границу, и что этот вопрос дебатируется в правительстве» в «благоприятном смысле». Заключение докладчика основано было на явном недоразумении – он принял позднейшие неудачные объяснения комментаторов текста за мотивировку, данную в «приложении». Конечно, в «Совдепе» 3-го марта не могли знать об отъезде за границу, так как на этот день такого проекта еще не существовало: напомним, что Николай Александрович на вопрос делегатов при подписании отречения ответил, что он предполагает пробыть несколько дней в Ставке и затем переехать к семье в Царское Село. В правительстве, которое фактически еще не сконструировалось и как таковое еще не собиралось, не мог дебатироваться 3 марта вопрос о судьбе династии. На другой день косвенно этот вопрос поднялся на первом заседании правительства, как о том свидетельствует дошедший до нас несколько «апокрифический» протокол заседания 4 марта. В нем значится: «Министр Иностр. Дел доложил, что Совет высказался за “необходимость выдворить членов императорской фамилии из пределов Российского Государства, полагая эту меру необходимой по соображениям политическим, так и не безопасностью их дальнейшего пребывания в России”». Члены правительства признали, что «распространить эту меру на всех членов нет достаточных оснований, но такая мера необходима для Николая II и Михаила Александровича и их семей. Нет надобности настаивать на выдворении за пределы России – достаточно ограничить их местопребывание и возможность свободы передвижения». Мы не имеем возможности определить, что в этой информации и в этом разговоре должно быть отнесено на счет неудачной формулировки наспех составленной протокольной записи, но последняя все же обрисовывает контур постановки династического вопроса на другой день после завершения государственного кризиса.