— Нет, — ответил я. — Впрочем, мы с Рози, как правило, не делаем грамматических ошибок.

— Ясно, — произнес Кролик и снова ненадолго замолчал, после чего продолжил: — Ему очень трудно дается спорт, особенно командные виды. Он бегает, как… он бегает неаккуратно, не держит ритм. И срыв, который у него случился на лыжном курорте, был не первый. Два или три раза мне приходилось отправлять его в комнату для отстраненных от урока…

— У вас для этого есть специальное помещение? — спросил я. Мне показалось, что это великолепная идея.

— Ну, на самом деле это изолятор для больных, но он работает и как место для тех, кого вывели с занятий.

— И это явный намек, — заметила Рози.

— В общем, я говорил, что у него случалась пара таких… я тогда не считал, что это срывы, но…

— Но теперь, когда вы смотрите на него сквозь призму аутизма…

— Слушайте, — произнес Нил. — Я все понимаю. Его доводили, такое неминуемо случается, когда ты… не такой, как все. Но я должен добиваться, чтобы ребята знали: нельзя психовать просто из-за того, что к тебе кто-нибудь прикапывается. На этом уровне надо начать вырабатывать в себе какую-никакую стойкость.

«Стойкость» в данном случае, похоже, являлась эквивалентом выражения «сам должен уметь за себя постоять», которое в моем детстве служило распространенным оправданием школьной травли.

— По-моему, нам есть о чем подумать, — заметила Рози. — Этого вполне достаточно. Если только нет чего-то более серьезного. Хорошая успеваемость, немного незрел в социальном плане, дает сдачи, когда на него нападают.

— Тут много чего другого, — возразил Кролик. — Мы говорим «социальные навыки», но это же на самом деле жизненно необходимые навыки. Завязывание и развитие дружеских отношений, игры в коллективе, умение справляться с конфликтами и гневом. Понимание, когда можно говорить, а когда надо помолчать. Плюс школьная форма.

Хадсон предпочитал на протяжении всего школьного года носить летнюю форму, включавшую в себя шорты. Школьные правила предписывали мальчикам пятого и шестого класса во время холодного сезона носить длинные брюки. Нарушать это правило позволялось лишь в исключительных обстоятельствах. Хадсон заявлял: поскольку он — единственный учащийся, который желает носить шорты круглый год, он представляет собой исключение, а значит, эта его исключительность должна быть учтена. После продолжительной дискуссии школа согласилась с такой аргументацией.

— Я думала, мы уже все уладили насчет формы, — заметила Рози.

— Я не собираюсь заставлять его носить длинные штаны, — сообщил Кролик. — Но это еще один признак того, что у него отставание в социальном плане. На следующий год…

В этот момент его прервала директор:

— Если подытожить: мы думаем, для вас было бы разумно задуматься о постановке диагноза.

— Вы хотите, чтобы он прошел тестирование на аутизм? — уточнил я.

Директор кивнула:

— Мы не можем вас к этому принудить, но всем станет легче, если мы будем знать, с чем имеем дело. Особенно, как говорит Нил, с учетом подготовки к старшим классам. Если в школьной картотеке будет официальный диагноз, мы сможем пригласить какого-то помощника. Возможно, нанять ассистента учителя.

— Специально для Хадсона? — осведомилась Рози.

— Нет, не обязательно специально для него. Но мы можем получить под это дополнительное финансирование. А чем больше у нас финансовых ресурсов, тем больше мы можем сделать для всех учащихся.

Финансирование. Да, я был прав. Моя жизнь и жизнь Хадсона шли параллельными путями.

После беседы с представителями школы мы поехали в фитнес-клуб «Зал Джармена», владельцем которого является отец Рози. Хадсон был самым молодым обладателем ВИП-членства в данном заведении, несмотря на то что использовал его помещения лишь для того, чтобы выполнять там домашние задания и читать. Рози вкратце изложила Филу наблюдения Кролика и рекомендацию директора.

Фил выступил против всякого профессионального вмешательства. В его время дети ели арахис и играли на улице. Хадсон — славный паренек. Оба его родителя — из яйцеголовых, так чего же тут можно было ожидать? Пускай будет самим собой, вот и все. Может, в школе ему и туговато приходится, зато через несколько лет эти балбесы будут на него работать.

— Как там твой старик? — спросил меня Фил.

— С физической точки зрения — плохо. С психологической — хорошо. Приобрел монографию о Бетховене и теперь слушает все его произведения в хронологическом порядке. Это его финальный проект.

— Значит, ты с ним виделся?

— На этой неделе — нет.

Путь до родительского дома, расположенного в Шеппартоне, занимал два часа восемнадцать минут (столько же занимал обратный путь), и в настоящее время имелось множество других вопросов, требовавших моего внимания. С последнего нашего визита прошло уже несколько недель.

Моя мать хотела видеть нас чаще, а отец особенно настаивал на том, чтобы проводить побольше времени с Хадсоном. Он жаловался, что почти не видел своего единственного внука, когда мы жили в Нью-Йорке, а теперь получалось, что скоро он вообще не сможет наблюдать, как Хадсон растет.

— Кто его научит кататься на велосипеде? — спрашивал отец. Вопрос был небезосновательный, поскольку Хадсон, живя в Нью-Йорке, упорно сопротивлялся такому обучению. Покупка ему велосипеда на Рождество лишь продемонстрировала идиотичность выдумки с Санта-Клаусом: «Я же сказал Санте, что хочу “Лего”. Разве я плохо себя вел?» Велосипед вернули в магазин, и Хадсон достиг одиннадцатилетнего возраста, так и не освоив одно из важных жизненных умений.

Во время обеда мы совмещали прием пищи с обсуждением книги, которую Хадсон прочел перед «Марсианином». По итогам беседы с Кроликом я решил внести новый элемент в практику наших обычных трапез. Поначалу Хадсон возражал против такого изменения, но быстро втянулся в игру «интересное число», цель которой — отыскать уникальные свойства каждого целого положительного числа, начиная с единицы и продвигаясь далее вперед по целочисленному ряду.

Мы приостановили состязание на пятнадцати (произведении первых трех нечетных чисел) и перешли ко второму пункту повестки.

— Я рекомендовал бы не прерывать твоего учителя поправками, касающимися грамматики.

— Так нечестно. Мистер Уоррен меня заложил.

— Мистер Уоррен обратился к нам, потому что хотел, чтобы мы помогли ему научить тебя некоторым вещам, — пояснила Рози. — Даже на взрослых совещаниях люди не могут говорить в любой момент, когда им вздумается.

— Нам разрешают задавать вопросы, надо только поднимать руку. Наверное, я мог бы сделать из этого вопрос. Скажем: «Почему вы сказали “одеть”, а не “надеть”?»

— Превосходная идея, — заметил я. — Особенно с учетом того, что я способен помочь тебе сэкономить значительные усилия в будущем, назвав верный ответ для всех подобных случаев. Вот он: «Потому что я сделал ошибку, о которой теперь знает весь класс, что вызывает у меня чувство стыда и неловкости, а кроме того, неизбежно вызовет у меня раздражение по отношению к тому, кто во всеуслышание сообщил о моем промахе». Поскольку теперь тебе известен универсальный ответ, отпадает сама необходимость задавать такие вопросы в дальнейшем.