помощь» сердито застонала, но завыла в полный голос лишь тогда, когда, проехав целый квартал, окончательно скрылась из виду.

Джордж хотел было вернуться к своему арабскому самоучителю, но Розалинда в шестой раз выразила сожаление по поводу того, что не видела, кто из полицейских завязывал разорванную бретельку на комбинации миссис Ирва. Джордж, напротив, твердил, что скорее всего она завязала ее сама.

— У нее же рука рассечена до кости!

— Да что ты, детка. Всего лишь царапина.

Розалинда взбила свою подушку и зарылась в нее головой.

— Я знаю, что это он завязал. На него похоже. Второй, который курносый, — тот был гораздо симпатичней.

— Судя по тому, как он на тебя пялился, когда ты у дверей стояла? Ты что, не заметила, как он смотрел на твое обручальное кольцо?

— Он по крайней мере хоть какое-то внимание обратил на меня. А зато второй влюбился в тебя. — (Розалинде всюду мерещились гомосексуалисты.)

На следующее утро они услышали, что миссис Ирва убирает пылесосом свою квартиру. Через несколько дней Джордж, спускаясь вместе с ней на лифте, спросил, как она себя чувствует. Никаких бинтов он не заметил. На ней было платье с длинными рукавами.

Миссис Ирва просияла:

— Вполне прилично. А как вы и ваша милая жена?

— Хорошо, — отвечал Джордж и, раздраженный тем, что она приняла его вопрос за простую любезность, ехидно поинтересовался: — Вы благополучно добрались до дому?

— О да! Они были такие милые.

Джордж не понял, кого она имеет в виду. Полицейских? Врачей в больнице? Четвертый, третий, второй этажи проехали молча.

— Мой муж… — начала было миссис Ирва, но тут лифт спустился на первый этаж, и дверь открылась.

— Да, а как ваш муж?

— О, он ни в чем не винит ни вас, ни вашу жену, — сказала миссис Ирва и улыбнулась так, словно хотела пригласить их в гости. А об одеяле даже и не заикнулась.

Джорджу было жалко этого желтого одеяла. Майские ночи в Нью-Йорке казались ему холодными. Он торчал здесь лишь потому, что хотел найти себе должность в Аравии или в другой мусульманской стране. Поиски работы привели его в район, ограниченный сороковыми улицами Вест-Сайда и Гринвич-Виллидж, — мрачное место, где разбивались все иллюзии: на территорию Уоллстрит; в затхлые коридоры офисов нефтяных компаний, экспортных контор, грузоперевозчиков и банков, имеющих заморские филиалы. Секретарши грубили. Администраторы, ведавшие кадрами, боялись расцепить кончики пальцев, чтобы не выдать дрожь в руках, до того они были утомлены и напуганы новыми научными методами набора персонала. Джордж ставил их в тупик. В их анкетах отсутствовала графа, куда можно было бы вписать: «арабофилия».

Пристрастие к пустыне совершенно не вязалось с угрюмой одутловатой физиономией Джорджа и с его статусом женатого мужчины. Он редко давал объяснения. Зато порой поздним вечером, проведенным в кругу друзей, он мог неожиданно огорошить их рассказом о том, как данакили[19] ловят моллюсков в Красном море.

— Это просто фантастика. Они бродят по коралловым рифам и, как только заметят такую, знаете, огромную улитку, сразу погружаются под воду. А ветер со стороны Египта так сильно высушивает кожу, что тело становится белым от соли. Кораллы, по которым они ступают, очень хрупкие, а обломки такие острые, что у них все ноги изодраны в кровь. Их жалят ядовитые медузы, и, чтобы их отпугнуть, они во весь голос поют. От рыбачьих лодок за шесть миль воняет улитками, гниющими в трюмах. Они ночуют в этих утлых лодчонках, а их провизия кишит миллионами черных мух. На аравийском берегу в пятидесяти милях от этих мест нет ничего, кроме пиратов. А тут эти парни распевают песни, чтоб отогнать ядовитых медуз. Вы спросите… я знаю, что вы думаете…

Что думает он, никто не знал, но выражение одного из обращенных к нему лиц наводило его на мысль, что он выставляет себя дураком.

В другой раз он мог в пух и прах раскритиковать современную жилую застройку: равнины вокруг Финикса, уставленные уродливыми коробками пастельных тонов, сгруппированными вдоль нарочито кривых улочек; супермаркеты; расширяющиеся автострады; вообще всю страну, которая неуклонно и повсеместно идет под откос. Это было совершенно в стиле Джорджа — он развивал свой интеллект негативно, постепенно расширяя область своего презрения. Все кинофильмы никуда не годятся, все политики продажны, американское народное образование самое плохое в мире, чтение большинства романов — пустая трата времени, все, кто вещает с телеэкрана, стремятся лишь к одному — выманить у вас деньги. Интеллектуальный багаж Джорджа составился из страхов его родителей и двусмысленных намеков недоучек-педагогов. Джордж гордился своими знаниями — ему было невдомек, что в «хороших» колледжах (он с готовностью признавал, что его колледж был далеко не хорош) любят всё — вестерны, пошлую музыку, дрянное чтиво, продажных политиканов, глупых девчонок, — а отвращение приберегают для великих людей.

Если бы кому-нибудь из друзей Чендлеров вздумалось порыться в их библиотеке (большей частью состоявшей из старых учебников политических наук и детективов в бумажных обложках, которыми зачитывалась Розалинда), он мог взять с полки «Гашиш» Анри де Монфре (единственную книгу, имевшую хотя бы косвенное отношение к Аравии) и найти в ней подчеркнутую жирным мягким карандашом фразу (подчеркнул ее, конечно, Джордж): «Земля и стены источали зной, словно колоссальный вздох облегчения».

Однако, глядя на чиновника, сидевшего перед ним по другую сторону стеклянного конторского стола, Джордж с подобострастным смешком мог сказать лишь одно:

— Возможно, это глупо, но я с детства влюблен в эти края.

— Что вы, я вовсе не считаю, что это глупо, — отвечали ему.

Через месяц после потасовки в квартире семейства Ирва Розалинда, стоя у дверей, встретила вернувшегося домой Джорджа словами:

— Тут у нас такое творится!

— Опять что-то стряслось?

Джордж поднимался по лестнице пешком. Женщина, жившая на четвертом этаже, вошла в лифт вместе с ним, а так как лифт после любой остановки норовил вернуться обратно на первый, Джордж, когда лифт остановился на четвертом, вышел вместе с ней и отправился наверх пешком. День выдался неудачный. Самое заманчивое предложение — поездка с делегацией США на ярмарку в Басру — сорвалось. Он прождал мистера Герена три четверти часа, после чего ему сообщили, что средства ограничены. С горя он купил за тридцать восемь центов билет в кино, но оказалось, что там крутят какой-то старый фильм с участием Барбары Стэнвик[20], причем до того бездарный, что Джорджа чуть не стошнило, и он ушел. В забегаловке на 33-й улице Ист-Сайда с него взяли доллар десять центов за бутерброд с индейкой, стакан молока и